Марк Чарный - Лейтенант Шмидт

Появился Шмидт.

— Товарищи! — негромко сказал он, и гул голосов мгновенно угас. — Мы восстали против несправедливости, против рабства. Начатое дело будем продолжать до конца. Чем умирать в Тихом океане, в войне с японцами, за интересы одного или нескольких грабителей, лучше отдать жизнь за свободу, за счастье всего народа. Согласны ли вы продолжать нашу справедливую борьбу, не сворачивая с пути?

— Согласны! — дружно прогремели матросы. В воздух взлетели бескозырки, как стая чаек в непогоду. Волнами покатилось могучее «ура».

Шмидт протянул руку, восстанавливая, тишину.

— Так поднимем же красное знамя и поклянемся, что не опустим его. Свобода или смерть!

Крики «клянемся» и «ура» смещались с торжественными звуками оркестра. На фок-мачту быстро, как ловкий матрос, поднималось красное знамя.

В ту же минуту заалел красный флаг и на мачте флотской дивизии. Присоединившиеся за ночь корабли один за другим передали: «Ясно вижу» — и подняли красные флаги.

Ликующие матросы бегали от борта к борту.

— Смотри, «Гридень» поднял!

— Красный флаг над «Свирепым»!

— «Заветный» тоже!

— Миноносец 268-й!

— И 265-й!

— 270-й!

Тогда над «Очаковом» был поднят сигнал, который мгновенно облетел всю Россию и весь мир: «Командую флотом. Шмидт».

В это чудесное утро воздух был прозрачен и видимость на море отличная. На Приморском бульваре толпились тысячи людей. Они с волнением и радостью следили за тем, что происходит в бухте и на рейде. Вспыхнувшие на солнце красные флаги «Очакова» и других кораблей вызвали и здесь, на берегу, восторженное «ура».

В порту и на морском заводе рабочие начали арестовывать самых ненавистных начальников. Высоко над «Очаковом» реял красный флаг, трепещущий под свежим ветром. «Очаков». стоял мористее, а другие крейсера и броненосцы берег закрывал от ветра, и андреевские флаги на них повисли, как тряпки. Восторженным зрителям с набережной казалось, что царские флаги сникли перед гордым красным флагом восставшего «Очакова».

Но Шмидту, Частнику, Гладкову, всем матросам, следившим за эскадрой, андреевские флаги, остававшиеся на многих кораблях, внушали тревогу.

Пора было начинать задуманный еще вчера объезд эскадры. Шмидт перешел на контрминоносец «Свирепый». С ним были Гладков, Сиротенко, другие депутаты, рота матросов, музыканты.

«Свирепый» почти вплотную подошел к «Пантелеймону». На бывшем «Потемкине» после списания с корабля Сиротенко происходила тяжелая борьба. Одни матросы были запуганы офицерами и кондукторами, другие, лишившись своего руководителя, растерялись.

Шмидт без фуражки стоял на командирском мостике «Свирепого» и смотрел на палубу «Пантелеймона». Многих матросов явно не хватало, зато то тут, то там мелькали офицерские погоны. Большинство матросов, очевидно, не выпустили наверх.

Но он все-таки обратился к команде с призывом.

— Присоединяйтесь! С нами бог и весь русский народ!

В ответ понеслось «ура» — с палубы, из глубины корабля, из трюмов. Но красного флага не было видно.

Шмидт побледнел. Сиротенко что-то сказал ему на ухо, но он ничего не слышал.

«Свирепый» пошел дальше. Приблизились к «Ростиславу». Еще хуже. На палубе почти не видно матросов. На обращение Шмидта офицеры с перекошенными от злобы лицами ответили бранью:

— Изменники! Продались!

На побледневшем лице Шмидта задрожал мускул:

— Изменники — это вы! Изменник тот, кто выступает против народа!

Находившиеся на «Свирепом» матросы с замиранием сердца следили за словесной дуэлью. Контрминоносец проходил у самого борта огромных крейсеров. Казалось, вот-вот кто-нибудь из беснующихся офицеров схватится за револьвер. Но Шмидт стоял во весь рост и, обходя корабль за кораблем, продолжал призывать матросов подняться во имя свободы.

«Свирепый» приближался к «Пруту» — транспорту, превращенному Чухниным в тюрьму. Здесь уже несколько месяцев находились арестованные потемкинцы. Шмидт вместе с командой матросов перешел на катер «Удалец», который вскоре оказался у трапа «Прута».

Шмидт стал подниматься по трапу, за ним следовали очаковцы.

Это было так дерзко, что тюремщики на «Пруте» оторопели. Вахтенный начальник побежал навстречу Шмидту и, увидев прославленного красного лейтенанта у себя на палубе, дрожа и заикаясь, Отдал ему рапорт.

— Мы пришли освободить борцов за свободу, — ровным голосом сказал Шмидт. — Немедленно откройте камеры.

Офицеры «Прута» начали приходить в себя. Полуотвернувшись от Шмидта, караульный начальник презрительно процедил:

— У меня нет ключей от кают арестованных. Я выбросил их за борт.

Шмидт не растерялся.

— Вы офицер русского флота? Вы недостойны этого звания. Именем революции я арестую вас. Сдайте оружие!

За спиной у Шмидта зашевелились очаковцы. Караульный начальник оглянулся — никто из прутовцев не торопился к нему на помощь. Он снял кортик и отдал его Шмидту.

Караульные матросы не оказали никакого сопротивления. Шмидт приказал сбить замки.

Пока арестованных офицеров спускали на катер, чтобы отвезти на «Очаков», взволнованные очаковцы, торопясь и сбивая себе руки, ломали замки. Из камер со слезами выбегали потемкинцы и обнимали освободителей.

Когда на «Свирепом» заметили, что по трапу спускаются освобожденные, там началось ликование. Вот они, первые плоды борьбы! Двери тюрьмы распахнулись. Борцы и мученики получают свободу. Суровые, прокаленные в семи огнях матросы не могли сдержать слез.

Шмидт вернулся на «Очаков» вместе с освобожденными потемкинцами. Сюда уже доставили арестованных офицеров, которым Шмидт объявил, что берет их в качестве заложников. У трапа арестованных встретил Частник. Взяв под козырек, он заявил:

— Ваши благородия, от имени команды предупреждаю: кто будет покушаться на жизнь нашего командующего Шмидта, тот будет наказан смертью.

Офицеры поеживались и что-то бормотали. Частник приказал обыскать их. Какой-то капитан 2 ранга, выворачивая карманы, клялся:

— Ей-богу, денег нет, господа, только мелочь.

Один из матросов остановился и наставительно сказал:

— Нам деньги ваши не нужны. Нам нужна свобода.

Толстый лейтенант с заплывшими глазками громко всхлипывал, неуклюже поворачивался и все порывался объяснить что-то конвойному матросу, но тот нетерпеливо отмахивался…

Частник указал каюты, куда посадить арестованных, назначил караул и распорядился о зачислении офицеров на довольствие.

Гордый тем, что удалось освободить узников с «Прута», Шмидт все же не мог избавиться от гнетущего чувства. Красный флаг взвился над «Прутом» и несколькими мелкими судами, но не на это рассчитывав Шмидт. Он был бледен и удручен.