Юрий Трифонов - Повести, рассказы, статьи

— А что, подвезти трудно? Я бы дал на четвертинку — ей-богу нет… Трояк в кармане…

Бритый снова залез в кабину, но второй продолжал стоять. Они о чем-то говорили. Это длилось всего минуту. Было ясно, что они говорят о нем. Потом тот, что стоял, обернулся к Алексею.

— Слушай, парень, а как проехать в колхоз имени Тельмана?

— Э, вы совсем не туда едете! — сказал Алексей, подходя к нему. — Вам надо ехать обратно и поворачивать вправо. Там через пески свежая дорога нарезана…

— Это где же?

Алексей подошел к нему еще ближе. «Если б он был один, я б его завалил».

— А вон там! — Алексей махнул рукой в сторону гор. — В километре отсюда. Там еще следы от бульдозера…

Бритый выскочил из кабины и быстро пошел в обход самосвала, чтобы подойти к Алексею. «Сейчас!» Человек в парусиновом пиджаке сунул руку в карман. В тот же миг Алексей нанес удар — прямой в челюсть. Совершенно непроизвольно. Это был хороший, нокаутирующий удар, известный под названием «хук». Перепрыгнув через упавшего, Алексей бросился на другую сторону самосвала. Он ждал выстрела.

— Ты что делаешь, сволочь?! — закричал бритый.

Теперь их разделяла машина.

— А ты что думал, гад?! — закричал Алексей, почувствовав внезапный прилив бесстрашия и злобы.

По шоссе со стороны гор мчалась машина. Забыв об Алексее, бритый стал тормошить упавшего, но тот, по-видимому, был без сознания. Бритый побежал прочь от дороги, к холмам. Через две минуты подъехал ГАЗ-67, из машины выскочили три пограничника с лейтенантом Петренко. Трое бросились вслед убегавшему, а один солдат остался возле самосвала.

Он подошел к человеку в парусиновом пиджаке. Тот все еще лежал не двигаясь, с закатившимися зрачками.

— Что с ним? — спросил солдат, недоверчиво поглядев на Алексея. — Помер, что ли?

— Да нет, живой он, — сказал Алексей. — Обыкновенный нокаут.

Поздно вечером на газике пограничников Алексей подкатил к парку. Он быстро шел по аллее, пробираясь через толпу гуляющих и не замечая никого вокруг. Он все еще видел, как несли на брезенте тело шофера, как вели убийц через ворота во двор и бритый, который шел впереди, все время бормотал что-то невнятное не по-русски и мотал головой, как помешанный. Оба еле держались на ногах. Два молодых солдата, презрительно наблюдавшие за ними, рассуждали негромко:

— Терьяку нажрались, видать. Падают аж…

— Точно, точно. От терьяку. Всегда накурятся, дьяволы, как границу переходить.

— А толку что? — Солдат сплюнул. — Хоть кури, хоть нет — конец один…

Что это были за люди — просто бандиты, контрабандисты или птицы поважнее, — Алексей, конечно, не узнал. Лейтенант Петренко наскоро поблагодарил его, потом пожал руку Степану Карповичу, а старик изумленно таращил на Алешу глаза, но ничего не спрашивал. И только в машине, когда ехали с заставы домой, он подтолкнул внука локтем и спросил несмело:

— Значит, ты его боксом вдарил?

— Ага, — сказал Алексей.

— Крепко… — Старик помолчал, посопел в усы и приободрившись, добавил: — Это по-нашенски!

…Трибуны шумели. На ринге шел бой тяжеловесов. Алексей опоздал. Он прошел в ложу участников, и первым, кого увидел, был Завьялов.

— Чемпион? — улыбаясь, спросил Алексей и протянул Завьялову руку.

— Ну да… Ввиду неявки, — смущенно ответил Завьялов — А ты почему… это самое?..

— Не мог я, Юрочка. Никак не мог, — сказал Алексей, продолжая улыбаться.

Ему радостно было видеть смущенного Завьялова, знакомые лица ребят и рефери в белых брюках, который прыгал по рингу, как кузнечик, и слышать это доброе гудение трибун, смешные выкрики, свист мальчишек. И даже сердитое лицо Сергея Ивановича показалось Алексею родным и милым.

Тренер подошел к скамейке и, не глядя на Алексея, заговорил желчно:

— И какого черта люди записываются в секцию, тренируются, отнимают время? Черт их знает, не понимаю!..

— Чтобы научиться боксу, Сергей Иванович. Очень просто! — сказал Алексей.

— Я не с вами разговариваю, — быстро проговорил тренер.

Алексей расхохотался. Ему захотелось сказать тренеру что-нибудь веселое, доброе, поблагодарить его и, может быть, даже обнять — вот был бы номер! Но вдруг он умолк. Он увидел Валю. Она шла к нему, пробираясь по ряду, неловко переступая через ноги сидящих и издали смотрела на него — как всегда, радостно и с состраданием.

Все мальчишки Алешкиного дома, и соседних домов, и всех ближайших улиц бредили хоккеем. И это было понятно: они жили в орбите стадиона. Огромный стадион возвышался над окружающими домами, подобно скале среди моря крыш. По вечерам он озарял небо пыланием своих прожекторов. Он наводнял улицы многотысячными толпами и запруживал их автомобилями, его гомерический свист, его ропот и вздохи сотрясали воздух и слышались далеко вокруг.

И мальчишки теряли голову.

Алеше было двенадцать лет. Он был такой же, как все: ходил в школу возле трамвайного круга, держал голубей на балконе и замечательно умел проникать на стадион без билета. Так же, как и все, он гонял шайбу на дворовом катке и был влюблен в знаменитого хоккеиста Дуганова. Он был обыкновенный, рядовой мальчишка до того дня, когда счастливая случайность…

Впрочем, следует рассказать по порядку. Итак, на заднем дворе был каток. Настоящие деревянные борта и настоящая шайба, которую гоняли кто чем: кто просто палкой, кто обломками клюшки, а у Алеши была проволочная кочерга с загнутым концом. На этом клочке льда, стиснутом котельной и гаражами, каждодневно кипела битва. Здесь были свои динамовцы и армейцы, свои канадцы и чехи, свои знаменитости, неудачники, ленивые таланты и робкие новички. Каждый из хоккеистов присваивал себе какое-нибудь звонкое имя. Алеша мечтал называться «Дуганом», но поклонников Великого Эдика было чересчур много, и никто не хотел уступать этой чести другому. Были два «брата Уорвик» — Генка и Толя Селезневы, был и прославленный швед по прозвищу «Тумба» — Женька Лобов, здоровенный парень с толстыми кривыми ногами и грубым голосом. Он всегда нарушал правила и толкался как слон. Игры с его участием обыкновенно кончались дракой.

Междоусобицы прекращались в дни больших матчей. Тут уж все были заодно. Сложная процедура проникновения на стадион без билета требовала дружных и согласованных действий.

О вечера Больших Матчей!

О зарево прожекторов над черной скалой стадиона! О праздничное, знобящее, нервное, неутолимое нетерпение! О музыка репродукторов, трескучая и ломкая на морозе!

О прикосновение к великой жизни мужчин!

Музыка обрывалась. Две команды, в зеленых и оранжевых фуфайках, выстраивались на блистающем льду. Переваливаясь в тяжелых доспехах, вратари задом отъезжали каждый к своим воротам. Судья в узких черных брюках, стройный и чопорный — человек из другого мира, — подъезжал к центру поля с высоко поднятой рукой. Изящным движением он бросал шайбу и тотчас пугливо отскакивал в сторону.