Юрий Трифонов - Повести, рассказы, статьи

Между Степаном Карповичем и Алешей шла вечная распря. Старик убеждал Алешу переехать в город, снять угол и жить по-людски. Сам он не хотел покидать насиженное место. Кроме того, что жаль было бросать дом (а продать его не представлялось возможности), Степан Карпович очень гордился тем, что его знают и уважают пограничники. А в городе что? Ни охоты, ни дома, ни уважения.

Алексей же не хотел оставлять старика в одиночестве.

— Вот найдешь себе хозяйку, тогда перееду, — говорил он.

— Найдешь ее! Как же… — уныло вздыхал Степан Карпович.

Это была больная тема. Старик еще надеялся подыскать сожительницу, какую-нибудь работящую бабку, чтобы возобновить хозяйство. Ведь была когда-то корова, были куры, огородик, и все это без женского догляда пошло прахом. Но бабка никак не подыскивалась. Кому охота селиться на гиблом месте. В позапрошлом году появилась, правда, одна, пожила месяцев пяток и сбежала. Да еще обманщицей оказалась: деньги от продажи молока утаивала и даже, по слухам, на те деньги козу купила. Степан Карпович горько переживал такое коварство.

— Тридцать девять лет я со старухой прожил, во всем ей доверять привык. Думал, и все они такие. И вот — на ж тебе…

Обычно он жаловался пограничникам. Ребята с заставы были в курсе всех житейских невзгод Степана Карповича, проявляли сочувствие и давали советы.

Часто заходил к Степану Карповичу лейтенант Петренко — черноглазый, с темными усиками, похожий на грузина. Петренко всегда первым долгом осведомлялся:

— Как, Степан Карпович, успехи на личном фронте?

— Ой, не спрашивай! — вздыхал старик. — Видать, уж такой замены не будет… Познакомился тут с одной. Но все не то.

— Почему же? — интересовался Петренко. — Характер не подходит?

— Нет, характер, я думаю, ничего. И сама женщина неплохая, полная. У нее, видишь, дочка замужняя в городе, а зять в командировке на два года — с детишками займаться некому. Если б не дочь, говорит, я бы сей момент…

— Ах ты обида! Ну а та, вторая, что в запрошлом месяце приходила?

— Пелагея? Тоже пока не сладили. Место, говорит, слишком ветрено, а у ней ревматизм или другая какая болезнь. В костях, одним словом. Лапы во какие раздуло! — Старик показывал. — Окончательно, говорит, дам ответ в конце месяца. А тоже женщина хорошая, моих годов.

— Да, трудно тебе, Степан Карпович…

— Трудно. Очень даже трудно, Иван Тимофеич.

— Конечно, чтоб человека узнать, надо с ним годы прожить, — говорил Петренко. — Вот ты жил со своей сорок лет, детей растил, добро наживал, и она была тебе другом — верно?

— Обязательно, Иван Тимофеич! — Старик усердно кивал седой головой.

— А сейчас возьми… Сейчас каждая к тебе с расчетом подходит. Ей не важно, какой ты есть человек, она свою пользу выгадывает.

— Именно что пользу.

— А жена должна быть в первую очередь — что? Друг. Вот возьми мою Лиду…

Разговор этот мог продолжаться долго. Лейтенант Петренко был молод, женат всего два года, и жена его, тоже молодая, очень растолстевшая, с миловидным и наивным лицом девочки, жила на заставе. Петренко любил рассуждать насчет семейного счастья. Он считал себя счастливым и умудренным жизнью.

Однажды он увидел Валю, которая приезжала к Алеше в гости. Спустя несколько дней лейтенант встретил Алешу на дороге и, наклонившись с коня, сказал серьезно:

— Одобряю, Алексей. Только учти золотое правило: жениться надо рано.

— Вы о чем это, Иван Тимофеевич? — удивился Алеша.

— Сам знаешь о чем. А жениться надо рано, учти.

Он выпрямился в седле и с таким же серьезным лицом поехал шагом дальше.

Алеша не задумывался над тем, надо ли жениться рано или поздно и надо ли жениться вообще. Он переживал то безотчетное состояние влюбленности, которое бывает только в юности, однажды в жизни. Он виделся с Валей каждый день, и каждый день он был от нее далеко. Это доставляло ему непрерывную муку. Вечером он выходил на шоссе и смотрел вниз, в сумеречную даль равнины, где загорались огни города. Маленькое электрическое озеро сияло тем ярче, чем темней становилось вокруг. И одна огненная капля в этом озере была окном Валиного дома.

По вечерам на шоссе было холодно. Над черной стеною гор блестели холодные, как снег, звезды. Вдалеке друг от друга в мертвом мраке деревни мигали две-три керосинки. И Алеше казалось, что он страшно далек от Вали, на другом конце света, и не верилось, что завтра увидит ее снова…

Наступили экзамены. Алеша жил кочевой жизнью, чуть ли не каждый день оставался ночевать в городе. И, как ни странно, именно в эти дни он тренировался регулярно и с особенным удовольствием. Два часа занятий в секции как блаженный отдых после книг и зубрежки.

Тренер Сергей Иванович подобрел к Алексею и как будто уверовал в него. Все ждали августа. Первенство города было не только состязанием боксеров, но и поединком двух тренеров — динамовского вождя Сергея Ивановича и старика латыша Робертса, который тренировал «Буревестник». Это было давнее соперничество. Ни тот, ни другой тренер еще не вырастил ни одного мастера и даже чемпиона республики, и однако в этом крохотном спортивном мирке страсти кипели не меньше, чем где-нибудь в столице. Сейчас, например, у Робертса появился способный боксер Завьялов, студент педучилища, которого все прочили кандидатом на первенство республики. И Сергей Иванович мечтал нарушить эти расчеты. Он готов был к тому, чтобы его питомцы проиграли все встречи, лишь бы Алексей выиграл у Завьялова.

Каждый день он внушал Алексею:

— Боксом не занимаются просто так, ради удовольствия. Надо выигрывать, побеждать! Вот конечная цель. А не то, чтоб перед девочками красоваться…

— Сергей Иванович, чего вы волнуетесь?

— Очень волнуюсь. Мало в тебе злости, азарта…

Однажды перед экзаменом по алгебре Алексей четыре дня не ходил на тренировки. Сергей Иванович прибежал в школу бледный от негодования.

— Ты что, с ума сошел? Без ножа меня режешь! Да ты пойми, глупая голова: выиграешь первенство города, тебя безо всякого Якова в университет примут! Соображать же надо!

А дома, в Карповке, Алексей слышал другие разговоры.

— И что за дело — по воздуху кулаками махать? — удивлялся старик, глядя, как Алексей проводит «бой с тенью» или занимается с самодельной «грушей», подвязанной к суку каргача. — Еще кого по скуле съездить, это я понимаю, но зачем ты этот бурдюк-то валтузишь? Вот чего объясни!

Старик был глубоко убежден в том, что бокс — занятие никчемное, научить человека драться нельзя и вообще все это блажь и городская забава. Особенно возмущало то, что молодой парень вместо работы по хозяйству (работа какая-никакая всегда найдется) тратит силы на пустое махание руками.

Иногда он с ехидным пристрастием допытывался: