Анатолий Вахов - Пурга в ночи

— Ха-ха-ха! — Перепечко визгливо засмеялся. На худом горле вздрагивал кадык.

Удобная поза, чтобы полоснуть ножичком… — мелькнуло у Струкова.

Засмеялись и остальные. Трифон укоризненно сказал Перепечко:

— И от меня утаил.

— Оберегал тебя от лишних волнений.

Перепечко, гордый собой, потянулся за рюмкой.

Он не мог сказать, что не надеялся на Трифона. Все выпили в честь Перепечко, и Рули заговорил:

— Пример господина Перепечко убеждает меня, что я имею дело с мужественными людьми, готовыми, восстановить справедливость. Мы, Стайн и я, как верные ваши друзья, пришли к вам в самый тяжелый для вас час. Русские помогли в трудный час нашей борьбе [20] Рули говорит о моральной поддержке Севера в его борьбе с рабовладельческим Югом во время гражданской войны в Америке. . Мы, американцы, сейчас поможем вам. Ревком должен быть уничтожен. Такова ваша основная цель?

— Да, — за всех высказался Перепечко.

— Это можно сделать в кратчайший срок. — Рули отодвинул от себя тарелку и взялся за трубку, готовясь к длинному разговору. Вначале он обратился к Струкову: — Господин Бирич подробно рассказал мне, какими шансами вы тут располагаете и на каких людей полагаетесь. Ваш удар должен быть точен, как выстрел канадского траппера [21] Траппер — охотник, славящийся меткой стрельбой. ! Но прежде надо прицелиться быстро и безошибочно.

— Что надо сделать?

Струков уже профессионально заинтересовался. Американец нравился ему спокойствием и убежденностью. Со стороны, не слыша, о чем он говорит, можно было подумать, что Рудольф ведет скучноватый для него рассказ. Но Рули узкими глазами внимательно следил за своими слушателями. По лицам, по их поблескивающим глазам он видел, что они готовы на все.

— Прежде всего надо вызвать недовольство шахтеров ревкомом, — говорил Рули. — Тогда в решительный час они не вступятся за большевиков.

— С шахтерами, я думаю… — начал Перепечко, но Рули движением руки остановил его:

— Копите ваши думы, как ростовщик деньги. Не спешите пускать их в оборот. Можно продешевить. Надо убедить шахтеров и жителей поста, что члены ревкома — не те большевики, за которых себя выдают, а просто авантюристы, бандиты. Прикрываясь именем большевиков, они захватили власть для того, чтобы награбить золото, пушнину и затем бежать в Америку.

— Поверят ли? — засомневался Бирич.

— Обязательно. — Рули указал на Струкова: — Вы — лучшее доказательство. Настоящего большевика, который разгадал, что ревком — ложная вывеска грабительской шайки, сослали на копи, чтобы он им не мешал, и хотят убить.

Эти слова не понравились Струкову. Уж не намеревается ли он действительно сделать меня мертвым и превратить в героя-мученика большевика?

Рули увидел его беспокойство:

— Ваша жизнь будет вне опасности.

Струков только пожал плечами.

— Вы должны знать все, что происходит в ревкоме. Вы должны знать, какие сообщения получают большевики по радио и что передают сами, о чем говорят в ревкоме.

— Это мы будем иметь, — заверил старый коммерсант.

— Отлично, — Рули почесал мундштуком трубки широкую переносицу, задумался. — И последнее. Надо собирать силы. У вас, — Рули указал мундштуком на Перепечко, — у вас, — мундштук уставился на Струкова, — у вас, — Рули целился мундштуком на Бирича, — должны быть группы надежных людей, которые бы по приказу стремительно ликвидировали ревком.

— Такие группы мы создадим. — Бирич посмотрел на всех.

— План боевой операции разработаю я. — Рули за все время не изменил голоса. Говорил он спокойно и немного монотонно. — Срок проведения операции установлю позднее. О сохранении тайны Стайна и моего присутствия не забывайте и во сне.

— О вашем прибытии на пост известно ревкому? — спросил Струков американцев.

— Нет, и не должно быть известно, — ответил Рули. — Мы не залежалый товар, который надо рекламировать.

…Заговорщики покидали дом Бирича. Первым запел Струков. Рули и Стайн дождались глубокой Ночи, чтобы перейти к Лампе. Находиться у Бирича было рискованно. Ревкомовцы всегда могли нагрянуть. Лампе не вызывал подозрения. Трифон предложил Перепечко закладываться спать, но тот отказался:

— Подышу свежим воздухом, пройдусь, посмотрю, как гуляют мои дружки — това-а-а-рищи шахтеры. — Ненависть исказила его лицо.

— Остались бы, — посоветовал Бирич.

Перепечко с упрямством пьяного человека стоял на своем и побрел да ночному Ново-Мариинску. Когда-то он тут был видным человеком, одним из тех, кто командовал, считался хозяином. А сейчас он каторжник. И во всем виноваты большевики. Этот Мандриков, Берзин, все их соучастники. Злоба душила Перепечко и требовала выхода. Он с наслаждением рисовал картины будущей расправы над ревкомовцами, и это немного облегчило его. Перепечко, покачиваясь, шел к кабаку Толстой Катьки. Ему снова захотелось выпить… Он ругнул старого Бирича, который не предложил еще вина.

Рука в кармане наткнулась на большой складной нож с шершавой рукояткой. Перепечко вытащил его и раскрыл. Лезвие тускло белело в темноте. Этот нож увидел он однажды в лавке Свенсона. Маклярен тогда сказал:

— Это не нож, а складной кинжал. Таким можно убивать оленя и подрубать деревья.

— Возьму его зубочистки строгать, — пошутил Перепечко.

Нож пригодился в ту новогоднюю ночь. Он хотел уже сложить его, как впереди послышались шаги. Поздний прохожий шел навстречу. Если это ревкомовец, то я его… — Перепечко проверил, свободно ли рука вынимается из кармана.

Человек подошел близко, и они узнали друг друга. Харлов, заметив, что колчаковец пьян, хотел посторониться, чтобы пропустить его, но Перепечко грубо схватил его за рукав полушубка.

— Гуляешь…

— Не хватай! Я спешу.

Харлов, засидевшись с шахтерами у Толстой Катьки, торопился к семье.

— Поговорить хочу, — Перепечко дышал перегаром. — Помнишь ты, блюдолиз ревкомовский, как мне кусок хлеба бросил?

Харлов, видя, что Перепечко затевает пьяную ссору, молча вырвал руку. В этот момент колчаковец не размахивая, коротким, но сильным ударом вогнал нож Харлову в горло между ключиц и повернул его. Харлов вскрикнул, выронил из рук сверток с гостинцами детям и упал. Перепечко исчез в темноте…

Утром, причесываясь у зеркала, Мандриков заметил, что Елена притворяется спящей. Он в раздражении швырнул расческу на комод. С того памятного вечера они не разговаривали. Михаил Сергеевич считал, что она должна извиниться перед ним и отказаться от своего убеждения. Мандриков еще верил, что многое Елена наговорила тогда по запальчивости. Ему трудно было молчать, и он ждал малейшего повода, чтобы помириться, обнять ее и снова быть счастливым. Но она держалась замкнуто.