Анатолий Вахов - Пурга в ночи

Мандриков медленно провел ладонью по воспаленным глазам, словно хотел снять тяжесть с набрякших от бессонницы век. В висках беспощадно выстукивали молотки.

— Кто за решение — стоимость американского доллара и нашего русского рубля считать равноценной по всей территории Анадырского края?

Голос Михаила Сергеевича прозвучал хрипло. Мандриков вдруг заметил, что сидит он, навалившись на стол. Сквозь густую пелену сизого табачного дыма лица членов ревкома казались серыми масками. Устали, как и я, подумал Мандриков, четвертые сутки без отдыха.

Его вопрос не заставил товарищей изменить позы. Куркутский почти лежал на столе, подперев левой рукой голову. В правом худом, точно выточенном из моржовой кости кулачке он крепко зажал карандаш. С тех пор как Михаила Петровича избрали секретарем ревкома, он тщательно вел протоколы заседаний. Якуб Мальсагов прижался к горячему боку печки. Он все еще не мог отогреться после снежной ванны колчаковцев. Аренс Волтер оседлал стул. Руки он положил на высокую спинку и уперся в них подбородком. Маленький, истощенный Клещин сидел, подобрав под себя ноги. На сморщенном лбу от напряжения выступили капельки пота. Семен Гринчук откинулся на спинку дивана, чуть задрав густую бороду. Только Булат, его сосед, казалось, не чувствовал усталости. Он сидел прямо и неторопливо посасывал трубку.

Что же они молчат? В душе Михаила Сергеевича шевельнулось беспокойство. Или не поняли его? Он сдвинул брови, сердито тронул усы и повторил вопрос. Голос его в сером полумраке позднего зимнего дня прозвучал резко, требовательно.

Гринчук неожиданно легко оторвался от спинки дивана.

— А американцы, а те, у кого долларов больше, чем у шахтеров вшей… согласятся с нашим решением?

Семен высказал мысли, волновавшие всех. Решение ревкома — бумажка. Деньги же в руках тех… против кого это решение направлено.

— Не пойдут на это богатеи, — поддержал ГринчуКа Клещин. — Я знаю, что у Учватова Припрятаны доллары.

— Во время обыска их не обнаружили, — нэпомнил Булат. — Нашли и забрали только спирт, два винчестера да браунинг.

— Хитрый Учватов, — тихо продолжал Клещин. Доллары где-нибудь в земле хранит.

— Черт с ним, с твоим Учватовым! Пусть гноит свои сбережения, если ему так хочется, — повысил голос Мандриков. Ему не понравилось возражение товарищей. — Не об учватовых надо думать, а о народе. О тех, Кому Приходится американский доллар голодом и непосильным трудом оплачивать.

— Так-то так, но американцы… — снова начал Гринчук, По его оборвал Мандриков:

— Ты что же, Семен, адвокатом американцев выступаешь? — Михаил Сергеевич резко поднялся из-за стола. Усталости как не бывало. — Не беспокойся! Даже если мы их доллар приравняем к нашей копейке, то и тогда они останутся в барыше. И почему наш рубль должен быть дешевле их доллара?

— Все это верно, — тряхнул бородой Гринчук, — но наше решение едва ли что даст. Я сейчас, как и прежде, предлагаю вышвырнуть американцев к бисовой бабушке. Пусть себе в Штаты катятся.

— Ну, завел свою песню, — махнул рукой Мальсагов. — В Штаты не резон гнать коммерсантов.

— Они нам еще тут нужны. У них товары, припасы, — поддержал Мандриков.

— Будет тебе Свенсон продавать свои товары по новому курсу доллара, — невесело усмехнулся Гринчук. — Жди. Это вроде тех вареников, что сами в сметану обмакивались да в рот летели.

— Не будут? — Мандриков замолчал. Что-то в его голосе настораживало. Булат перестал курить. Клещин убрал руки с коленей. Стало слышно, как за дверьми гудели новомариинцы.

В коридоре день и ночь толкались люди, спорили, доказывали друг другу свою правоту, сводили старые счеты и осаждали ревком бесконечными просьбами, вопросами, жалобами, Переворот вызвал у одних надежду на лучшую жизнь, у других — желание погреть руки, у третьих — страх. Каждый стремился поговорить с членами ревкома. По предложению Мандрикова ревком пока воздерживался от приема. Нужно было как можно скорее решить основные вопросы. Вот почему ревкомовцы четвертый день не покидали здание уездного управления.

Шум из коридора заглушала пурга. Она хлестала по крепким стенам, завывала в трубах, пробегала по крыше, бросалась в окна и скреблась по стеклу. Пурга поглотила небо и землю.

— Не будут? — повторил Михаил Сергеевич. — Свенсон и другие коммерсанты не будут продавать товар по нашему курсу доллара? — Он встряхнул головой. — Тогда мы национализируем их торговлю!

— Ты прав, Михаил Сергеевич, — протянул руку с зажатой в ней трубкой Булат. — Ты прав. Я голосую!

К нему присоединились Волтер (Мандриков перевел ему разговор), Клещин, Мальсагов, но Гринчук помедлил:

— А как же другие члены ревкома? Ведь многих нет?

На радиостанции дежурил Игнат Фесенко, все еще не оправились после тюрьмы Галицкий и Бучек. Не было члена следственной комиссии комиссара радиостанции Титова и Августа Берзина, возглавлявшего эту комиссию. Комиссия расследовала дела бывшего управляющего уездом Громова и его помощников.

— Остальные товарищи будут согласны с нами, — махнул рукой Мандриков и сделал отметку в листке. — Переходим к следующему вопросу.

Он не заметил, что его ответ не понравился ревкомовщам. В умных глазах Куркутского мелькнуло неодобрение, Булат стиснул зубами мундштук трубки, члены ревкома переглянулись. Один Волтер улыбался.

— Вэри гуд, ошен хорошо. Ошен гуд!

— Нам надо взять под свой контроль все продовольственные товары и сделать новую расценку — справедливую и доступную. Я думаю, что на общем собрании жителей Ново-Мариинска надо избрать комиссию, которая…

Дверь с шумом распахнулась. На пороге стоял Игнат Фесенко. Пурга до красноты исхлестала его лицо, набила в кудрявый чуб снега. Он улыбался. Из-за его спины выглядывали любопытные. Игнат захлопнул дверь.

— Товарищи… — ему трудно было дышать, Фесенко бежал от радиостанции. Ревкомовцы с тревогой смотрели на него.

— Что случилось? — спросил Мандриков.

— Вот, — он протянул Мандрикову телеграфный бланк. — Вот. Ответ…

— Какой ответ? От кого? — Ревкомовцы столпились у стола. Мандриков быстро пробежал текст телеграммы, и его лицо посветлело.

— Из Владивостока. От товарища Романа.

— Кого? Какого Романа? — Ревкомовцы недоумевающе смотрели на Мандрикова. Он улыбался. — От Приморского подпольного комитета партии.

— Хорошо! — Булат грохнул кулачищем по столу. — Хорошо!

— Читай же! — потребовал Гринчук.

— Ну? — поторопил Мальсагов.

— «Революционному комитету Анадырского уезда. Приморский подпольный комитет партии большевиков поздравляет пролетариат Севера с освобождением и свержением колчаковской тирании, установлением власти Советов. Вы служите примером для всего пролетариата Дальнего Востока, час освобождения которого близок», — громко читал Мандриков.