Анатолий Вахов - Пурга в ночи

— Когда же новая власть с народом будет говорить? Все сидите, пишете, а нам, может, невтерпеж.

— Ну, раз невтерпеж, то заходи.

Михаил Сергеевич шире распахнул дверь и позвал Еремеева:

— Помоги Наташе.

Тот вынырнул из толпы и юркнул в кабинет. Неказистый, в потертом малахае, с глазами, изъеденными трахомой, он был неприятен. Когда шли аресты колчаковцев, Еремеев помогал ревкомовцам, и как-то само собой получилось, что он стал своим человеком, охотно выполняющим любое поручение. Михаил Сергеевич уже не раз подумывал поговорить с ним, но не было времени.

— А мне с тобой нечего шушукаться за дверьми. — В голосе бородатого слышался вызов. — Ты при людях говори.

— О чем же? — Мандриков изучающе смотрел на собеседника. В его большой фигуре чувствовалась сила. Голова крепко сидела на широких плечах. Больший с яркими белками глаза смотрели весело и смело. Одет он был небрежно и бедно.

— О том, как ваша жизнь пойдет дальше.

— А так, как вы ее поведете, — улыбнулся Мандриков. — Вы же теперь сами хозяева своей жизни.

— А вы власть, — с насмешкой и какой-то скрытой надеждой сказал бородатый.

— Советская власть — значит, ваша, — пояснил Михаил Сергеевич. Его все больше тревожила напряженная тишина за спиной бородатого.

— Как же это понять? — Бородач с прищуркой посмотрел на Мандрикова, точно прицелился. — По чему же судить, что власть наша?

— Вы довольны были колчаковскими правителями — Громовым и его подручными?

В коридоре зашумели. Послышались нелестные возгласы в адрес колчаковцев. Мандриков обратил внимание, что среди собравшихся не было богатых жителей Ново-Мариинска, коммерсантов.

— Во как сыты, — бородач выразительно провел пальцем по бороде. — По самую завязку. Но ты не увиливай от моего вопроса!

— Я и не увиливаю. Могу сообщить вам, что ревком заканчивает следствие по делу колчаковцев, которые грабили всех, истязали и готовились всю эту землю, — Мандриков даже топнул, — отдать американцам.

— А чего ее отдавать, они и так тута хозяйствуют! — выкрикнул кто-то из полутемной глубины коридора. — Что хочет, то и делает здеся Свенсон.

— Не будет больше. А завтра вы сами спросите с колчаковцев. Судить их будете. Как решите, так и поступим с ними.

— Значит, должок с них разрешается получить, весь должок? — Бородач задумался.

— Весь, — Мандриков почувствовал симпатию к бородачу, участливо спросил: — Много тебе Громов должен?

— Хватит, — с неожиданной злобой ответил тот и строго посмотрел ему в глаза. — Вот завтра я и посмотрю, какая это я есть власть.

— Где будет суд-то? — донеслось из толпы.

— В три часа в доме у Тренева. У него просторно.

Новость оживленно обсуждалась, но Мандриков уже не прислушивался к голосам. К нему протискивался Антон. Он был взволнован. Крутым плечом отодвинув бородача, ниже которого он был на две головы, и не обращая Внимания на его ворчание, он торопливо проговорил:

— Михаил Сергеевич! Берзин срочно зовет.

— Что случилось? Что у Августа?

— Зовет вас, — Мохов уклонился от ответа. — Идемте.

В это время из кабинета показался Еремеев. В руке он держал лист бумаги с машинописным текстом.

— Читайте, люди! — крикнул Еремеев.

— Что такое? О чем?

— Каюк доллару, — Еремеев с размаху пришлепнул листок к стене.

Тут же все бросились читать и так прижали Еремеева, что он истошно взвизгнул:

— Дух выжмете, окаянные!

— Громов не выжал — жив будешь, — ответил кто-то, и многие засмеялись. — А ну, кто впереди, читай!

Мандриков быстро оделся и следом за Моховым стал выбираться из правления. Когда он был у двери, до него донеслось:

— Вот это да! Хватили!

— Правильно!

— Вот она, новая власть! Наша!

— Американцы Не пойдут на это.

— Доллар — деньга, рубль — дерьмо!

На крыльце на Мандрикова сразу же набросилась пурга. Белесая мгла ухала и выла на разные голоса, швыряла в лицо пригоршня сухого снега, засыпала глаза.

В первый момент Михаил Сергеевич шагал, держась за плечо Антона. Холод студил щеки и чуть перехватывал дыхание. Он с удовольствием ощущал, как проходила усталость. Приятно кружилась голова.

Только когда они подошли к воротам тюрьмы, Михаил Сергеевич вернулся к действительности. Зачем же его зовет Берзин?

— Пришли наконец-то, — вздохнул Антон. — Август Мартынович, наверное, ждет не дождется. Бот ведь дело-то какое.

У Мохова был озадаченный вид. Михаил Сергеевич, отряхивая снег, уже с раздражением спросил:

— Да что же произошло? Ну, говори!

Мохов развел руками:

— Уж не знаю, что и говорить. Берзин сам скажет. — Антон открыл дверь в комнату, где заседала следственная комиссия ревкома.

За небольшим столом с плюшевой бордовой скатертью, конфискованной из квартиры Громова, сидели Берзин и Тренев. Титов примостился сбоку. Закинув ногу на ногу и обхватив колени руками, он внимательно слушал. В маленькой комнате с темными стенами и единственным оконцем, забранным решеткой, было сумрачно. Желтоватый свет керосиновой лампы бессильно боролся с серой мглой, сочившейся из затепленного снегом оконца.

Перед столом сидел Струков. Мандрикова удивило, что начальник милиции улыбался. Еще больше его озадачило приветствие Струкова. Колчаковец, встал и протянул ему руку.

— Здравствуйте, товарищ Мандриков. Наконец-то…

— Сядьте! — резко приказал Берзин, и Струков, улыбнувшись, сел.

— Что это все значит? — Мандриков не скрывал своего удивления.

— Товарищ Мохов, уведите Струкова, — сказал Берзин. У членов комиссии вид был озадаченный, Тренев, подбирая за уши длинные жирные волосы, посматривал на Берзина. Титов тоже перевел взгляд на председателя следственной комиссии. Август вскочил на ноги. На впалых щеках — болезненный румянец.

— Струков не Струков!

— А кто же? — Мандриков еще ничего не понимал.

Берзин криво усмехнулся:

— Едва ли поверишь. История для романа. Час назад я приказал ввести Струкова. Мы решили его допросить последним.

— Ну и что? — поторопил Мандриков.

И Август Мартынович рассказал.

…Струков переступил порог и прикрыл глаза. После темной камеры свет в комнате следственной комиссии Казался резким.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Струков.

Начальник милиции стоял перед ними маленький, обросший. — На левой щеке щетина была меньше, чем на правой, и это придавало лицу Струкова странное выражение. Берзину казалось, что перед ним стоит человек с двумя лицами. Август вспомнил, что Струкова арестовали в тот момент, когда он брился.

— Здесь нет ваших товарищей! — гневно оборвал Струкова Берзин.

— Я понимаю, что вам будет трудно поверить мне, но я не оговорился, назвав вас товарищами. — Серые умные глаза Струкова смотрели в упор.