Анатолий Вахов - Пурга в ночи

Бучек посмотрел ей вслед и зашептал:

— Слушай, Сергеевич, эта женщина — чудо. Ухаживает за нами, как сестра, как мать родная. Не знаем, как и благодарить ее. Не верится, что она жена колчаковского жандарма, не верится, что она по приказу за нами ходит.

— Не по приказу, Василий, — покачал головой Мандриков. — Она сама предложила вас сюда перенести и ухаживать за вами.

— Ну-у-у? — протянул Галицкий.

— Вот это да… — покачал головой Бучек.

— Женой-то Струкова она недавно стала, — сказал Мандриков. — Да и он… впрочем, об этом потом. Слушайте и судите, правильно ли мы поступили.

Михаил Сергеевич подробно рассказал о делах ревкома со времени переворота. Шахтеры одобрили все решения, только Бучек заметил:

— Поторопиться надо с учетом и с расценкой продовольствия. Его в Ново-Мариинске маловато.

Нина Георгиевна внесла На подносе чашки с чаем и горку свежего печенья. Мандриков не отпустил ее на кухню. Они пили чай, болтали о пустяках. Мандриков уклонился от дальнейших серьезных разговоров. Шахтеры еще были слабы. Вскоре он с ними распрощался.

В Кухне Михаил Сергеевич остановился.

— Спасибо вам, спасибо за товарищей. Трудно, конечно, но…

— Нет, нет, — перебила его Нина Георгиевна. — Это для меня самое, самое… — она не сразу нашла нужное слово, — это для меня самое необходимое, хорошее. Наконец-то я вижу, знаю, что нужна людям, что могу Для них что-то сделать, наконец-то я почувствовала, что я человек, человек, как все… — Она говорила быстро, и в глазах стояли слезы счастья. — Я, я теперь всегда буду с вами.

— Конечно, хорошо, — Михаил Сергеевич старался ее успокоить. — Не плачьте, не надо…

— Не буду, — улыбалась Нина Георгиевна, — не обращайте внимания. Женская слабость.

— Вы сильная. Вы очень сильная и хорошая. — Он схватил ее руки, крепко, крепко пожал и вышел.

…В хибарке Клещина пахло крепкими духами. Мандриков остановился на пороге. Значит, здесь Елена. Он слышал только свое сердце. Сжимая пальцами тонкий косяк перегородки, спросил в темноте:

— Вы?..

— Да, я здесь, — откликнулась невидимая Бирич, и Михаил Сергеевич услышал, как ему навстречу зашелестело платье. — Я пришла к вам… навсегда…

— Кто еще здесь, зажгите, пожалуйста, свет! — попросил он.

Жена Клещина зашуршала спичками. Вспыхнул желтый огонек, и в его неверном свете Михаил Сергеевич увидел Елену Дмитриевну.

Ее пышные медно-красные волосы казались червонным золотом. Высокая, стройная, она стояла в двух шагах и выжидающе смотрела. Лицо у нее было виноватое. Мандриков знал, что тревожит ее: не прогонит ли он. Ему хотелось броситься к ней, обнять, благодарить. Но Михаил Сергеевич сдержался. Сбрасывая кухлянку, он сказал жене шахтера:

— Ваш муж дежурит в ревкоме. Просил принести ему поесть.

— Я сейчас, я мигом, — заторопилась она, что-то собирая в узелок, но Мандриков уже не замечал ее. Он бросился к Елене.

— Пришла…

— Миша, — выдохнула она и прижалась к нему. — Мой… люблю… очень люблю… мой…

Она нашла его губы. Оба не слышали, как Клещина выбежала из домика. Елена обхватила голову Мандрикова и, смотря в его глаза своими зеленоватыми, быстро заговорила:

— Вот мы и вместе. Как я мечтала, как я хотела этого! Ты знал об этом, догадывался? Я все эти дни ждала тебя. Как только узнала, что ты ушел из управления, прибежала сюда. Как долго ты шел! Не надо и говорить ничего — не надо. Я люблю тебя, такого сильного и мужественного, и хочу быть твоей, только твоей женой, другом, любимой. — Она подбежала к лампе и погасила ее…

Мандриков лежал рядом с Еленой. Ее сильная, горячая, нежная рука гладила его.

— Я счастлива, очень счастлива. Ты ведь не презираешь меня, что я вот так пришла к тебе и стала твоей. Я слушала тебя на митинге, ты говорил о счастье. Каждый человек должен бороться за свое счастье. Я тоже борюсь за свое. Ты — мое счастье. Какой я была до встречи с тобой? — Она подумала и ответила себе: — Несчастной. И как я ненавижу Трифона. Я готова сама, вот этими руками, — Мандриков почувствовал, как на его обнаженном плече сжалась в крепкий кулак ее рука, — уничтожить его. Да, да, уничтожить. Это мразь, слизняк. Он отравлял мне всю жизнь. — Она брезгливо вздрогнула. Голос ее стал жестким. — Я буду очень рада, если вы расстреляете его.

Мандрикову стало не по себе. Что-то в ее тоне настораживало, вызывало протест, но до конца понять спои чувства он не смог. Елена обняла его и, целуя, говорила:

— Вы смели власть этих никчемных людей. Я из семьи Биричей, будь они прокляты, но я всей душой с нами, с тобой. Возьми меня и спаси от Биричей. Спаси от Свенсона. Старый Бирич старается устроить меня его любовницей. Я для него товар!

Михаил Сергеевич нежно привлек ее к себе. Он был счастлив. Только сейчас он понял, что еще никогда и никого не любил так глубоко, как эту женщину. Он даже не предполагал, что здесь, на краю земли, найдет любимую. В своих мечтах он представлял любимую иной, но разве это имеет значение? Где-то в глубине сознания снова всколыхнулось тревожное чувство, но он поспешил его заглушить.

— Да, Лена, мы будем с тобой всю жизнь. Я люблю тебя… Люблю…

— Мы должны стать мужем и женой и в глазах твоих товарищей, — говорила Елена рассудительно. — А они не возненавидят меня? Я боюсь твоего друга — светловолосого латыша. Он так смотрит на меня, будто я враг. Ты скажи ему, что я твоя жена и всегда буду с тобой.

— Скажу, он очень хороший. Не бойся его. — Михаил Сергеевич еще крепче обнял Елену и почувствовал, с какой радостью и благодарностью она его целует.

Перед глазами Михаила Сергеевича промелькнуло изможденное лицо Берзина с осуждающим строгим взглядом.

В сумерки к Биричу прибежал Еремеев.

Когда над управлением был поднят красный флаг, Бирич увидел его в толпе и попросил зайти вечером. Он наказал Еремееву все время быть в ревкоме и обо всем доносить ему. Еремеев с радостью согласился. Ему удалось стать в ревкоме посыльным. Он постоянно сидел у дверей и услышанное добросовестно пересказывал Биричу. Павел Георгиевич платил щедро. Так и кормился Еремеев подачками, не брезгуя никакими грязными делами. Совесть его не мучила.

В этот вечер Еремеев передал коммерсанту выписку из решения ревкома о долларе, сообщил, что завтра будет создана продовольственная комиссия, которая установит новые цены на все товары и возьмет их под контроль.

— Врешь! — крикнул ему в лицо Бирич.

— Ей-богу! — испуганно перекрестился Еремеев. — Да разве я мог вас обмануть?

Спрятать товары, не слушая Еремеева, думал Бирич, Спрятать, задушить Советы голодом. У него Тут же созрел план. Он приказал Еремееву:

— Беги за Куликом.

Вскоре пришел старший приказчик Бирича, длинноносый человек с сонным лицом. Павел Георгиевич неторопливо объяснил, что надо делать. Кулик направился к складам Бирича, а Еремеев сквозь пургу побрел к ярангам, которые стояли на самой окраине Ново-Мариинска.