Виктория Гольдовская - Три колымских рассказа

«Люба, домой!» — «Здравствуйте, у меня ж скотина больная! Тебе ж говорили». — «Мне много чего говорили. Все правильно! Скотину ты бережешь, за скотиной ты смотришь… И вообще! Надоело мне. Звездочет этот твой! Звезда, говорит, одна у меня…» — «Какая звезда, Ромочка?» — «А такая! Я одному шею чуть не наломал в тот раз, а у тебя, оказывается, другие нашлись… Женщины в поселке все знают! Короче: идем домой!» И так ее дернул за руку, что кофточку разорвал…

Пинчук испытующе посмотрел на Николая и продолжал:

— Я в коровник вошел, будто ничего не видел и не слышал. Романа уже не было. Она ничего, не плачет. Глаза только горят, как у кошки. Говорит: «Ефим Трофимович, меня хотят с работы снять. А только я не уйду!»

Пинчук снова уставился на Николая. У того похолодело на сердце.

— А что, собственно, вы от меня хотите? — вспомнил Николай кем-то сказанные слова. — Что я должен сделать?

— А то, что не ходить к нам на конбазу, вот что! Кто ты такой, чтоб семью разбивать? Из-за тебя ведь это все… Вздыхать — вздыхай…

— А я что делаю?! — неожиданно для себя закричал Николай. — Только и вздыхаю! — Потом сдержался. — А какое вам, извините, дело? — с вызовом спросил он.

— Да, правда. Мне, старому дурню, какое дело? Но знаешь, Артемьев, нас, стариков, послушать иногда не мешает. И мы раньше молодыми были. Я вот у старателя одного на Алдане жил. Угол снимал. И тоже на чужую жену молился. Женщин в тайге всегда мало, не всякая сюда отважится. Но чтоб отбивать… Сейчас, конечно, жизнь другая… Вы нас умнее стали.

— Скажите, Ефим Трофимович, раз вы сами начали разговор такой. А та женщина, как с мужем жила? Он ее ревновал, бил?

— Еще и как! Только что в шурф не закидывал. Так ведь он муж!

— Я мужчину, который на женщину руку поднял, мужчиной не считаю…

— Тогда, выходит, у нас в России мужиков сроду не бывало. И откуда только племя шло? Зато другое было заведено: если уж жена — так навек.

— А мы, Артемьевы, никогда жен не били. И не отбивали.

— Ну вот, я и говорю: хорошо, когда все хорошо!

Пинчук встал, не разбирая дороги, свернул в кусты. А Николай вернулся к машине. Ремонт закончился. До конца смены оставалось совсем немного. Он сел за рычаги.

Никогда еще Николая не встречали после смены так шумно. Он не успел и дверь в комнату открыть, как все закричали какими-то неестественно громкими голосами:

— Вот и Артемьев! Вот и Николка наш!

В чем дело? Подвига он вроде не совершал, сменного рекорда не устанавливал. Что за торжество? На всякий случай Николай окинул критическим взглядом свой замасленный комбинезон и, не переступая порога, попросил:

— Киньте-ка мне кто-нибудь полотенце и чистую рубашку.

Ему подали.

В полутьме тамбура он различил на летней печке огромный противень с жарящейся рыбой. Значит, шла гулянка и гостей, видимо, собралось немало. Он уже знал, что на «Отчаянном» существует обычай: если в дом зашел гость — остальные жители поселка могут тоже заходить не стесняясь. Принесут с собой спирт или еду какую-нибудь — хорошо, не принесут — не беда. Потеснее сдвинутся, поближе составят на столе потемневшие у таежных костров кружки, глядишь — и еще место найдется.

Николай шагнул в комнату.

Любушка…

Она сидела так, что свет из окна падал на ее лицо. И от этого блестели светло-карие с золотинкой глаза и влажные ровные, как лущеные орешки, зубы. На ней новое, в мелких букетиках платье. На плечах — яркий полушалок. В комнате пахло не то ночными фиалками, не то розами. И даже, бражный дух не мог заглушить этого тревожного аромата. Парень, сидевший рядом с Любой, ласково поглаживал ее кота — Василь Иваныча.

Парню что-то шепнули, и он стал торопливо освобождать место. Но Николай поспешно сел на первый попавшийся стул.

Все держались чинно, по-праздничному.

Винтик провозгласил тост:

— За гостью! За королеву этого длинного стола! За нашу прекрасную даму!

— Вот человек! Умеет же красиво сказать! — одобрительно зашумели экскаваторщики.

— Ну что ты, Винтик! Какая я королева!

Но Винтик был уже под хмельком. И продолжай:

— Да-да! Мы сегодня пьем и за вас и за вашу Цыганку. Что было бы без нее и без вас с нашими юными гражданами и их мамашами?!

Николай тревожно поглядывал на Любу. «Почему она пришла? Одна, без Романа…»

Когда Лисий Нос с Сашей Уральцем вошли в комнату, их никто не заметил. Как и все остальные, Николай обратил на них внимание только тогда, когда Роман с грохотом опрокинул табуретку. Все засуетились. Одна Люба и бровью не повела.

К Роману потянулись со стаканами, закричали: «Сколько лет, сколько зим, Роман Романович!», — заговорили о паводке… А Мишаня — тот сразу атаковал Уральца, стал проситься к нему в ученики:

— Только у вас, бульдозеристов, такая героическая профессия, — басил он.

Лисий Нос толкнул было Любиного соседа:

— Слышь-ка! Пусти. — Тот собрался встать, уже и кота опустил на пол, но тут бригадир Серега насмешливо сказал:

— Где это видано, чтоб в гостях муж с женой рядом сидели? Это не свадьба!

Роману Романовичу ничего не оставалось, как снова сесть на свое место.

Николай посмотрел на Любу, и она ответила ему быстрым взглядом, будто было что-то такое, о чем знали лишь они двое. Роман становился все мрачнее.

— Тебе рыбки или оленины? — ухаживал за гостем бригадир экскаваторщиков Сергей.

— Не хочу. Сытый уже.

— На хлеб-соль только глупые обижаются, — заметил захмелевший Уралец, пододвигая к себе закуску.

— Я у вас давно в дураках хожу, — пробурчал Симонов, вставая из-за стола.

— У кого это, у нас? — насторожился Уралец.

Роман сделал неопределенный жест и перевел разговор:

— Ты вот лучше, Сашок, — обратился он к Уральцу, как бы подчеркивая, что не настроен на пустую болтовню, — последи, чтобы машину мою к утру отремонтировали. Я ее к кузне подогнал.

Разговаривая, Лисий Нос внимательно смотрел на Николая. А тот — на Любу. Артемьев все время чувствовал взгляд Симонова на себе. Сейчас это даже его веселило. Смотри, Роман Романович, смотри! Тебе полезно. Авось в другой раз не станешь на нее замахиваться и табуретками грохать!

Гулянка была в разгаре.

Неожиданно разошелся кузнец:

— Я ему говорю — сорок два зуба у шестерни, а Лавлинский одно: сорок три! Я и прокатил шестерню по мокрому песку — считай! Он мне давай руку жать — ты, говорит, спе-ци-алист! Да вот Николка не даст соврать! Его машину чинили.

«И почему у нашего брата заведено — как выпил, так хвастаться?» — подумал Николай. А кузнец уже шел к нему со стаканом:

— Люблю тебя! Я всегда говорю: «Не спрашивай старого, спрашивай бывалого!» Как это ты, Николай Артемьевич, только с курсов и уже машинист заправский?

— Уметь надо — курсы с отличием закончил, — с гордостью за друга объяснил Михаил.