Борис Раевский - Удар! Ещё удар!..

— Придется платить, — сказал Костя.

— Ага, придется, — откликнулся Названов. Так охотно, будто предстоящая потеря десяти рублей доставляла ему истинную радость.

Они заговорили о каких-то пустяках. Названов то и дело гулко хохотал. И этот его смех, всегда раздражавший Костю, сейчас не казался ему таким уж неприятным.

— А вот знаешь, — сказал Названов, — нам, игрокам, после каждого матча тренеры ставят отметки. Как в школе. Кому — четверку, а кому и двоечку! А вам, судьям? Ставят?

— Ага.

— Интересно, что тебе нынче влепят?! Кол? Или пятерку с плюсом? Это у нас немка пятерки с плюсом ставила!

И Названов снова захохотал. Гулко. Как в бочку.

Зеленый курортный городок на севере Голландии просыпался рано. Строгие, одетые в черное старушки, мелко перебирая ногами, совершали моцион по укромным тенистым аллеям или, загородившись зонтами от неяркого солнца, читали толстые сентиментальные романы, а когда уставали глаза, неторопливо размышляли о жизни и смерти, и тщете всего земного.

Голоногие, загорелые, похожие на бродяг, студенты, вместе со своими такими же голоногими подругами, спозаранку начинали приводить в порядок такелаж на яхтах и уходили в море.

Еще на рассвете появлялись в скверах и теплицах садовники. Молча, покуривая трубочки, ухаживали они за великолепными холеными тюльпанами — алыми и желтыми, зелеными и золотистыми, крохотными — с монетку и громадными — с блюдце, гладкими, как шелк, и махровыми, как тисненый бархат; за тюльпанами, которые принесли мировую славу этой маленькой трудолюбивой стране.

Рано оживали и теннисные корты: слышались тугие удары по мячу. Только казино, бары и дансинги пробуждались поздно, отсыпаясь после бессонной ночи.

Вместе со всем городком рано просыпался и приморский отель «Де Фос», маленький, похожий на десятки таких же отелей с недорогими номерами, с библиями на столе в каждом номере, с заботливой, все успевающей и в то же время незаметной прислугой.

Месяц назад этот отель был почти пуст, а сейчас в нем бурлила жизнь: здесь расположились шахматисты, участники крупного международного турнира.

Гроссмейстер Александр Александрович К. — уже немолодой, начинающий лысеть, с умным усталым лицом и маленьким глубоким шрамом возле уха (след от осколка мины) — встал рано и в скверном настроении. Без всякой охоты, лишь по долголетней привычке, сделал зарядку.

«Паршиво», — думал он, лежа с закрытыми глазами в ванне.

Снова мысленно подсчитал: шесть с половиной очков. Шесть с половиной из пятнадцати! Да, хвастать нечем.

Закрыл краны, повернулся на бок. Голова была тяжелая, мысли ворочались туго.

«А все этот сумасшедший режим! Не творчество, вдумчивое, серьезное, а скачка какая-то, — думал он. — Галоп!»

Сравнение ему понравилось, и он мысленно повторил:

«Именно галоп! Или кросс…»

Действительно, режим турнира был очень напряженный. Играли каждый день по вечерам, с пяти до десяти часов. Отложенную партию доигрывали утром на следующий день. А в пять — очередной тур.

Если учесть, что полночи, а иногда и всю ночь шахматист тратил на анализ отложенной партии, на детальное изучение всех сложных вариантов, которые могут возникнуть на доске, легко понять, что на доигрывание он приходил невыспавшийся, с гудящей головой.

Вот и сейчас, утром, Александр Александрович чувствовал себя так, словно он и не спал, не отдохнул. Да отчасти так оно и было.

Вчера он играл с французом Баррером и отложил партию в безнадежном положении. Потом, ночью, расставив фигуры на доске, часа три искал спасения. Но так и не нашел…

Он оделся, позавтракал. До начала доигрывания было еще полчаса. Вышел из отеля и зашагал по приморскому бульвару.

Море было неяркое, серое.

«Как наше, Балтийское», — подумал Александр Александрович.

Об отложенной партии он старался не вспоминать. Все равно тут ничем не поможешь.

В плоском, неживом море вдали в хмурое серое небо были впаяны неподвижные маленькие белые треугольники парусов. Александр Александрович стал всматриваться в одну из яхт. Какого класса?

В юности он увлекался парусом; бывало, с ранней весны целыми днями пропадал в яхтклубе на Петровской косе, но потом забросил этот чудесный спорт. Однако и сейчас, на сорок первом году жизни, стоило ему только увидеть парус, — тотчас рождалось ощущение необычайной свежести, легкости, крылатости.

Александр Александрович несколько минут следил за далекой яхтой, но определить на таком расстоянии ее класс не смог.

Пошел дальше, свернул с бульвара в извилистую, узкую, как тропинка, улочку. Дом а на ней стояли почти вплотную друг к другу и напоминали башни, узкие и высокие. И вершины их покачивались на ветру тоже как башни. Александр Александрович, инженер-строитель, уже полюбопытствовал и узнал: голландцы строят свои дома с такими маленькими основаниями потому, что земля в их королевстве очень дорога, — ведь каждый клочок приходится отвоевывать у моря. Вот дома и растут вверх, а не вширь.

Возле одного трехэтажного дома он даже остановился: по фасаду это высокое здание имело в ширину всего метра три — четыре.

«Ну и ну! Тряхнет буря посильнее — пожалуй, упадет!» — покачал головой Александр Александрович.

Едва он удалился от моря, снова нахлынули мрачные мысли.

«Не везет. Ну, просто не везет…»

И в самом деле, в этом турнире Александра Александровича преследовали неудачи. Бывший чемпион СССР, один из опытнейших гроссмейстеров, сейчас плелся в хвосте турнирной таблицы.

«Двенадцатое место, — покачал он головой. — При семнадцати участниках. Ну и ну… Старость, что ли?»

Одно за другим он вспоминал все свои крупные послевоенные состязания: чемпионаты СССР, международные турниры. Правда, первое место он занял лишь один раз, но и ниже четвертого тоже был лишь один раз.

Он подошел к старинному зданию ратуши. Играли здесь, в большом зале с каменным полом, гулкими сводами и узкими стрельчатыми окнами. Высокий статный красавец полицейский в белых крагах, белых перчатках и с белой широкой лентой, как портупея, через плечо, приветливо козырнул ему. Этот полицейский постоянно дежурил возле ратуши и уже знал в лицо всех участников турнира.

— Рус, карош, спасибо! — сверкая ослепительно-белыми, крупными, как фасолины, зубами, отчеканил он. Этими тремя словами — ими ограничивалось его знание русского языка — каждый день встречал он советских шахматистов.

В вестибюле Александру Александровичу молча поклонился сидящий за столиком пожилой мужчина в черно-белом клетчатом костюме и такой же клетчатой шляпе: живая шахматная доска. Он продавал входные билеты.