Василий Андреев - Арина

Когда длинноволосый привел девушку к столу, официантка принесла уже вино и черный кофе. Антон больше особо не церемонился, тут же налил вина ей и себе, сказал небрежно:

— За ваше здоровье, леди… правда, рабу вашему Антону неизвестно еще, как вас зовут…

— Ариной, — просто сказала девушка и подняла свой бокал с вином.

Антон подивился ее редкому нынче имени и сразу вспомнил школу, Пушкина, его няню Арину Родионовну и свою бабушку. И в который уже раз ему ясно все привиделось: и небольшая поляна в болотистом лесу, и зеленые бугры землянок в низкорослом ольшанике, и вполсилы горящий костер, и чугунный котел с партизанским варевом. Весь отряд с утра ушел на задание, в лагере осталось только двое: безусый парнишка, что прирос с автоматом к рыжей сосне, да молодая партизанка кашеварила без отдыха у чугунного котла. А когда вечернее солнце запуталось в макушках сосен и погасло до нового дня, в лагерь нагрянули каратели, без шума сняли охрану, оцепили лагерь и схватили партизанку прямо у котла. Она опоздала поднять лежавшую на траве винтовку, но успела зачерпнуть ведром из котла и плеснуть кипящим варевом в лицо подскочившему к ней фашисту. Тот сразу упал, вереща по-звериному, стал кататься по земле, но остальные вмиг скрутили партизанку и живую затолкали в котел.

В то время ей шел двадцать девятый год и она не была еще бабушкой. Антон знает ее по фотокарточке, где она снята в полный рост, в военной гимнастерке и пилотке со звездочкой. Она стала бабушкой через пятнадцать лет после гибели, когда появилась на свет сестра Антона. Но имя бабушки так часто повторялось матерью, что Антону порой казалось, будто он знал бабушку живой.

— Мою бабушку тоже звали Ариной, — вздохнул Антон, доставая новую сигарету, и стал рассказывать, как погибла его бабушка.

Арина слушала Антона серьезно и молча курила, а когда он закончил рассказ, с печалью проговорила:

— Вот были люди!.. Теперь почти не осталось таких. Время их рождало, война…

— Я хоть сейчас пошел бы на войну, — с горячностью выпалил Антон.

— Пусть никогда ее не будет, — Арина встряхнула головой, и волны опять прошли по ее белым длинным волосам.

Из банкетного зала стали расходиться гости. Первыми покидали свадьбу пожилые, потом пошла молодежь. А вскоре предупредительно замигали и огни в люстрах: кафе уже закрывалось. И этот мигающий свет будто что-то надломил в Арине, она вдруг опустила низко голову, невесело задумалась, стала нервно затягиваться сигаретой.

Когда официантка подала счет, Арина взяла его и достала кошелек. Антон с удивлением смотрел, как она вынула оттуда рубль, второй, высыпала на ладонь монеты. Она положила на стол еще копеек тридцать, а остальную мелочь опять опустила в кошелек. Тут Антон не выдержал, сердито сказал:

— Что вы чудите весь вечер? — Он отодвинул ее рубли и выложил на стол пятерку.

— Не смейте за меня платить! — вспыхнула Арина, и ее синие глаза сразу потемнели. Потом уже спокойнее добавила: — Не обижайтесь, я никому этого не позволяю.

Официантка, забирая со стола деньги, вопросительно посмотрела на Антона:

— С вас четыре двадцать.

— Все, мы в расчете, — торопливо проговорил Антон и вслед за Ариной поднялся из-за стола.

Когда они вышли из кафе, Арина сама взяла Антона под руку, повела к трамвайной остановке. У светофора постояли, пока не зажегся зеленый свет, затем медленно пересекли почти пустой в этот час проспект.

— Какой теплый вечер, даже не верится, что осень, — подходя к остановке, сказала Арина. — Хоть ночуй на улице.

— А давайте всю ночь гулять, до самого утра, — предложил Антон, вспомнив, что мать уехала и теперь ругать его некому.

— Нет, у меня ноги от каблуков устали, — отказалась Арина.

— Тогда я провожу вас домой. Вы где живете?

Взглянув на часы, Арина сказала задумчиво:

— Половина двенадцатого. Домой меня уже не пустят… Придется мне, пожалуй, опять ночевать на вокзале.

Антон, ничего не понимая, часто заморгал глазами.

— Почему не пустят? — удивился он.

— Меня мачеха из дома выживает. А делает вид, будто мою нравственность блюдет. После десяти ни за что не откроет. Я звоню, звоню, потом махну рукой и еду на вокзал ночевать.

— А часто вы ночуете на вокзале?

— Когда домой возвращаюсь поздно. После работы иногда в библиотеке занимаюсь. В такие дни прихожу часов в двенадцать. А мачеха не верит, считает, что я бываю в веселых компаниях… Я же говорила, она спит и видит, как бы меня замуж выдать, все разных стариков для меня выискивает. Сегодня утром вот из Тамбова приехал ее лысый родственник, так она уже за него сватает. Оттого я и домой не пойду…

— Отец-то у вас есть? — участливо спросил Антон.

— Есть, а толку-то, он у нее под каблуком. Жаль его, да что поделаешь. Он иногда, когда выпьет, подойдет ко мне, прижмется лбом к щеке, виновато скажет: «Ты прости меня, доченька, слабовольный я. Она совсем меня одолела, дыхнуть без позволения нельзя, а поделать с собой ничего не могу. Люблю я ее, больше твоей матери покойной люблю, ты не сердись, ради бога. Я ведь всегда слышу, когда ты поздно звонишь, а отпереть не смею. Подушкой закрываю голову, чтоб звонков твоих не слышать, чтоб сердце не оборвалось. Не дай бог тебе, доченька, мой характер, пропадешь ни за что: влюбишься — на край света за ним пойдешь».

Антон разволновался, схватил Арину за руки.

— Пусть сквозь землю провалится ваша мачеха, — сказал он. — Вы сейчас ко мне поедете, я ж говорил, что один живу, мать к сестре уехала. Пожалуйста, выбирайте себе любую комнату и спите на здоровье.

— Что вы, Антон, разве так можно?.. — усмехнулась Арина. — Это опасно… вдвоем в пустой квартире…

— Да чего вы боитесь? — смущенно пробормотал Антон. — Вот увидите, я не какой-нибудь…

— Нет, Антон, спасибо, — твердо сказала Арина. — Я ведь и к подруге могла бы поехать, но не хочу. Уж такая я несуразная, независимость люблю… Ну, прощайте, Антон. — Она чмокнула его в щеку, напряженно улыбнулась и тут же вскочила в подошедший трамвай.

Не зная, что делать, Антон потоптался на остановке, зачем-то посмотрел на кафе, где уже погасли огни, и понуро побрел домой. Шел он медленно, заложив руки за спину, будто усталый старик. Тополиные листья, угнетенные дымом и пылью, до срока крапленные желтым, изредка шлепались на асфальт тротуара, и Антону казалось, что вовсе не листья это, а крупные слезы деревьев, которые плачут по теплому солнцу и ушедшему лету.

Навстречу ему попадались молодые парни с девушками, старики со своими старушками, люди среднего возраста. Страшась разлуки с недолгим бабьим летом, они никак не хотели забираться в каменные стены домов и все бродили, бродили по улицам. Антон подумал, что и ему еще рано возвращаться, да и как он может пойти спокойно спать, когда знает, Арина сейчас ходит по вокзалу, ищет себе место на диванах, плотно забитых пассажирами. Он тут же свернул к остановке и минут через пять сел в первый трамвай, идущий в сторону Рижского.