Андрей Куторкин - Валдаевы

— Отстань от него, — заступилась за сына Аксинья. — Сам видишь, дед старый, помочь некому, если вдруг что… Пусть при кузнице будет, при деде.

— Ну и упрям же ты! — Гурьян покачала головой, глядя на молчащего сына.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — заключил дед Кондрат. Уж он-то знал, что всему причиной — алякинская дочка Лара…

Кто знает, как сложится твоя жизнь через день-другой. Бывает, самое что ни на есть неважнецкое, на первый взгляд, обстоятельство меняет весь привычный ход жизни. А к добру или худу пойдет перемена — об этом тоже никогда не знаешь.

Вениамин Нужаев работал заведующим канцелярией ардатовского уисполкома. Работа была бумажная — весь день за письменным столом.

Но он был рад такому внезапному повышению, пришедшему с новой властью. Что и говорить, заведующий канцелярией — фигура в уезде. А ведь прежде ходил в простых работниках, и всякий, кто побогаче, мог помыкнуть и обидеть. После ухода от купца служил в армии, а после ранения полгода работал на паровой мельнице. Давно он расстался с мыслями о своем благородном и высоком предназначении, обещанными когда-то ветреной Фемидой; прежние мечтания вызывали лишь грустную улыбку, когда вспоминал о них. И такую же улыбку вызывала канувшая в лету любовь к купеческой дочке. Жизнь пообломала, пообкатала, пропустила через вальки. В партячейке, в которую он входил, о нем были хорошего мнения: по всем статьям вроде бы свой человек: пролетарий, из крестьян-бедняков, немало горя хлебнул за свою недолгую жизнь. И вдруг как снег на голову — вызов в губернскую чрезвычайную комиссию.

Вызов пришел с нарочным, а у нарочного у пояса маузер в деревянном чехле — ничего не поделаешь, надо ехать. Кое-кто из сослуживцев, прощаясь с Вениамином, сочувственно вздыхал, другие неодобрительно покачивали головами, а некоторые просто не замечали протянутую на прощанье руку.

Но через неделю он вернулся в Ардатов — назначили его председателем уездной чрезвычайной комиссии. Конечно, при этом не обошлось без чьих-то рекомендаций. Наверное, члена губчека Гурьяна Валдаева. Брат Виктор в последнее время, когда Гурьян жил в Алове, близко сошелся с ним. Об этом Вениамин узнал из письма, которое прислал ему Виктор, — до брата дошли слухи, будто Вениамин влюблен в купеческую дочку и от любовной маеты нигде не находит себе места. Советовал выкорчевать из своего сердца любовь к Бугровой — дочери классового врага. Читая эти строки, Вениамин усмехнулся и подумал: любовь — не сорная трава, которую проще простого вырвать из грядки вон…

Помощником Вениамина в учека был бывший приказчик Бугрова, всегда живший в неладах с купцом, — Никодим Красавцев, молодой человек лет двадцати пяти. У него была несносная привычка. Беседуя с человеком, он больно тыкал его в руку или в бок тылом своей правой ладони, спрашивая:

— Слышь?

Вениамину это было до такой степени неприятно, так надоедало, что появлялось желание ткнуть его таким же способом или влепить пощечину.

Никодим Красавцев был левым эсером. В знак приверженности своей партии он сделал себе на вечные времена наколку на широком и низком лбу: сине-зеленой тушью наколол партийный девиз: «В борьбе обретешь ты право свое!» Буквы прыгали, ежились, когда он хмурился. Фраза на лбу производила на окружающих мрачное, удручающее впечатление, арестованных повергала в ужас, заставляя грустно догадываться, что кроется за этой фразой, под черепной коробкой, похожей на репу.

Красавцев пытался склонить Вениамина к своей партии, но тот оказался глух к его увещеваниям, и в конце концов Красавцев люто возненавидел своего начальника и каждому встречному-поперечному говорил, будто Вениамин графского рода, а следовательно, не имеет права сидеть на своем месте. Вениамин знал о его разглагольствованиях, но помалкивал. Среди работников чека Красавцев не пользовался авторитетом, а следовательно, и влиянием, — к нему относились как к временному союзнику, к попутчику.

— Слышь, — ткнул он в правое плечо Вениамина недели через две. — Купца Бугрова брать надо. Есть сведения: у него в саду склад оружия.

Бугрова хотели арестовать, но не нашли — он вовремя скрылся. Действительно, в его саду было зарыто пять австрийских карабинов. Арестовали дочь Бугрова — Веру. Как заложницу.

Буйно и бодро шагала весна по земле, пригоршнями разбрасывала тут и там свое золото — цветы одуванчиков. В один из солнечных дней на площади у аловского пожарного сарая собралась сходка трех сельских земельных обществ — шумная, как ярмарка. Горланили по поводу наделения землей тех, кто живет напротив церкви в «поповском порядке». Громче всех кричал дьякон Ревелев — старался и за себя, и за прикованного с недавних пор к постели отца Ивана, у которого было пятьдесят десятин пахотной земли. И такой стоял шум и гвалт, что никого не было слышно.

Вот и надумал Роман вызволить аловцев из неловкого положения. Вошел в пожарный сарай, нашел двухаршинную палку, которой месят лошадям, незаметно пробрался с ней к Ревелеву и с потягом ударил его поперек спины.

— Ка-ра-ууу-ул! — завопил дьякон от испуга и боли.

Выбежал из толпы, унося свое смущение и возмущение. Под хохот всей сходки и улюлюканье озорников. Насмеявшись, охрипшие от крика мужики постановили наделить землей служителей культа наравне с остальными — по едокам.

А ночью напали на Романа разные невеселые думы. Было совестно за себя. Бездумно, сгоряча огрел дьякона. Зачем? Такие выходки в деревне никогда не забываются. Да и Ревелев отомстит. Если не сам, так его сын…

Поседели одуванчики.

В Алове состоялось собрание бедняков и батраков, на котором был избран комитет бедноты, а его председателем стал Ермолай Бармалов.

Мрачнее тучи ходил все эти дни Глеб Мазылев — переживал за свое богатство, которое вот-вот уплывет из рук.

Садилось солнце; вокруг ширились тени, сливались воедино. Вениамин Нужаев шел по лесу, не разбирая дороги. Рассчитывал еще до темноты выйти к монастырю, но лес не кончался, а наоборот, с каждым шагом становился все гуще и гуще. Надо было остановиться, присмотреться: не кружит ли на одном месте. Но Вениамин шагал и шагал, им владело одно желание — как можно скорее уйти дальше от Ардатова.

Все, что случилось с ним в последние дни, казалось кошмарным сном, который вот-вот прервется. Но сон тянулся и тянулся — от него не было пробуждения.

На другой день после ареста дочери купца Бугрова — Веры, он, Вениамин, вызвал ее на допрос. Вера заявила, что ничего не знала об оружии, спрятанном у них в саду. Видимо, она не лгала. Возможно, надо было сразу отпустить ее, но Вениамин этого не сделал — вспомнились старые обиды, которые когда-то он претерпел от нее…