Андрей Куторкин - Валдаевы

— Надоедники вы мои! За что вас нам господь послал? Не ждали вас, не искали, вы сами нашлись!..

— Где нашлись? — полюбопытствовал Фома.

— Под камнем.

Фома хотел было спросить, под каким камнем нашлись близнецы, но в это время с улицы вошел отец.

Платон покачал головой, услышав рев близнецов, сел на лавку и спросил у Марфы:

— Чего они разревелись?

— Ды ай я знаю? Повесили их нам на шею, а денег на прокормление не дают… Со своими хлопот полон рот, а тут еще — чужие. Ты бы хоть узнал, чьи они.

Платон подошел к окну. Подумал, что мать права. Семья живет впроголодь, два лишних рта — немалая обуза. Чьи они дети?.. Как узнать?.. Старая карга Петровна, которая уговорила принять их, редко приходит, мало приносит. Нищенкой прикидывается… Надо бы узнать, чьи они, и возвернуть… Но прежде надо выяснить, откуда эта Петровна является. А как выследить? Сам-то не пойдешь за ней по пятам…

Взгляд Платона задержался на бредущем по улице Егорке Кочерге, младшем брате жены сельского учителя Аники Северьяновича, — парне лет девятнадцати. Слыл он в Алове полудурком. Кочергой его прозвали за то, что кисть правой руки у него была намертво вогнута вовнутрь. Лицо у Кочерги длинное, глаза серые, впалые, острижен всегда наголо, зимой и летом ходит босиком, а стоит ему заговорить — слушать тошно: плетет такую околесицу!.. В селе считают его угодным богу — подают куски и старую одежу. Ночует он, где сумерки застанут.

Блаженный заметил в окне Платона, остановился и пропел единственную песню, которую знал:

Вечером Платон поделился своими мыслями о близнецах со своим отцом.

— Верно надумал, — кивнул Тимофей. — Зачем они нам? А кого следом за старухой послать? Я ведь, милок, не ходок, сам знаешь, — ноги, гляди-ка, вон как распухли. Скоро, видать, на тот свет уйду.

— Егорку Кочергу думаю послать.

— Дельно. Дай ему два пятака — он за эти деньги на край света пойдет. Старуха когда обещалась прийти?

— На троицу явится.

Вышло все так, как предполагал Платон.

На троицу вечером вернулся из путешествия за Петровной Егорка Кочерга, постучался в окошко. Платон вышел с ним на загуменье.

— Знаю, где она живет! — выпалил Егорка. — Она у графа в большом доме живет — вот где! Вошла во двор и больше не вышла. Я ждал, ждал, все глаза проглядел — нету ее, видать, она с устатку спать легла.

— Не врешь?

— Вот те истинный крест, — перекрестился Егорка. — Деньги ты мне сулил. Давай.

Платон протянул ему три медных пятака и две полушки.

— Эхма, скока! — восхищенно воскликнул блаженный. — Чего с ними делать буду, а? В зятья ль к кому зайти?

— Как хочешь.

— Все хвалят мне одну девушку.

— Издалека?

— Чувырину Дуню. Как она? Без изъяна?

— Хороша, да глуповата.

— Она по молодости такая. Поумнеет.

— Ежели сам ее на ум-разум наставлять будешь — конечно, поумнеет.

— Может, мне свадьбу начать готовить? Как думаешь? Мне теперь деньги нужны. Этих вот больших пятаков мне хватит? Ты, дяденька Платон, женатый, скажи, сколько израсходовался на свою свадьбу?

— Сам не знаю. Не я ведь расходовался, а дед мой — Варлаам.

— А где он, старик-то?

— Помер, царствие ему небесное.

— Вот беда: и спросить некого… Пожалуй, у Аники Северьяныча пойду спрошу. — Егорка повернулся и зашагал прочь, громко напевая любимую песню.

Другим способом пробовал вылезти из нужды еще один молодой хозяин в Старом селе — Павел Валдаев. После смерти Прокофия, своего отца, продал четырех овец и купил двустволку с припасами, смастерил лыжи и всю прошлую зиму учился ходить на них и метко стрелять.

— Игнашка, — сказал он однажды брату, который был лет на шесть моложе, — кинь вверх свою шапку. Попаду аль нет.

Меньшой, не долго думая, подбросил, и молодой охотник ввалил внутрь его новой папахи весь картечный заряд, разнеся Игнашкин головной убор в жалкие клочья. Бедняга заревел от обиды.

— Скоро сошьем тебе заячью с длинными ушами. — Успокаивал Павел. — Пока в моей походишь, ну, а я отцову надену.

Осенью Павел попросил дядю Кондрата сделать пять капканов. Один большой — на волка, а четыре поменьше — на лисиц. Кузнец взял с него половину платы с уговором, что другую охотник отдаст, как только малость разживется.

Павел ходил к Вавиле Мазылеву, низовскому колдуну, чтобы тот заговорил пули, дробь, капканы. И начал промышлять. Настал и день, когда охотник принес лавочнику Пелевину свою первую добычу — две лисьи шкуры.

За свою жестокость Мокей Пелевин был прозван Железным. Слыл книгочеем. Жил на церковной площади в солнечном порядке, в большом кирпичном доме, одна половина которого служила жильем, а вторая — лавкой. Дверь в лавку закрывается сама собою, при помощи пудовой гири, подвешенной на блоке, а к самой гире привязан колокольчик. Неслышно в лавку войти невозможно.

В лавке три окна, но ставни в них почти всегда закрыты, так что Мокей и среди бела дня сидит в потемках, как паук в норе. Он не только держит лавку, но и закупает яйца, собирает ветошь, а если кого-нибудь припрет нужда, — «выручает» деньгами и хлебом.

К нему-то и нанялся в работники Аристарх Якшамкин. Продал свою силушку по пятишке за месяц. Чертоломит Аристарх за троих; любое дело в его руках спорится, как в огне горит.

Одна из четырех коров Мокея — пестрая — очень бодлива. Шерсть на ее спине всегда вздыблена от злобы. Стряпуха Нюрка плакала перед каждой дойкой — еле удавалось с полной доенкой увертываться от рогов. Когда Аристарх впервые вышел во двор Пелевиных, Пестренка, будто обрадовавшись, бросилась к нему с набыченной головой. Но парень успел ухватить ее за рога и трижды ткнул коровью морду в головашки своих лаптей. Пестренка, задрав хвост, трусливо бросилась прочь.

Павел Валдаев проверял свои капканы. Шел по дороге, укатанной санями лесорубов, и вскоре услышал голоса именно там, где была его первая привада. Прибавил шагу и увидел четверо дровней с подсанками, на которых лежало по толстому и длинному сосновому бревну, а за кустами четыре мужика — старик и трое молодцов — освобождали из его капкана только что убитую лису.

— Моя лиса, — сказал им Павел.

— Наша, — возразил старик.

— Может, скажете, и капкан не мой?

— Ну, знамо дело, ежели не говорит, — как есть немой. Спроси-ка сам его — ответит ли…

— Он мой! На нем фамилия моя написана — «Валдаев». Взгляните, если не лень.

— И вправда, — сказал младший сын старика.

— Гляньте-ка, сынки, какой хитрый мордвин выискался: даже капкан заранее надписал, — издевательски проговорил старик, разводя руками. — Ты чей? Знать, аловский? Что ж… Капкан, не спорим, твой — бери владей, а зверь, конечно, наш — и вся тут недолга. Трогай! — приказал он сыновьям. — Нам путь не ближний, а время не ждет.