Владимир Фоменко - Человек в степи

— Зачем еще… Куда ты? Стой!

— Я, понимаешь, так… Сейчас. — И, оставляя юную красавицу жену, бежит к мужчинам, торгующим собаку.

Не может он не бежать, хоть и знает, что ждет его буря, которую устроит ему Анечка дома или даже прямо тут, среди базара. Все, как партизан на допросе, вынесет охотник!..

Иные думают, что охотиться — это все равно, что стрелять в тире, в новом костюме, желтых полуботинках, при галстуке стоять среди публики и, победно оглянувшись, прицелиться в нарисованное яблочко.

Нет, среди поля не так. Прежде чем вскинуть ружье, многое должен стрелок.

И на велосипеде он должен ездить по кочкам, рытвинам, канавам, везя за спиной фузею, мешок с забродскими сапогами, продуктами, плащом да еще и усадив на раму безвелосипедного товарища, примостив на багажнике фанерный ящик с подсадными кряковыми утками, непрерывно крякающими всю дорогу.

И грести он должен уметь, и «пихаться» о дно шестом, стоя на корме верткой каечки, такой маленькой, хлюпкой, насквозь прогнившей, что это даже уже и не каечка. И плавать нужно, и ходить…

Не каждый умеет ходить. Ходить — огромное дело. Это не по улице пройти и даже не целый день прошагать на работе, а дня три подряд, скажем, на Октябрьские праздники или в отпуску. Дорога неровная — терновые балки, яры, за плечами на лямках рюкзак, в руках наперевес ружье — каждую секунду наизготовке, так как там, где яры, бывает куропатка, а идти-то, чтоб куропатку не распугать, надо по всем правилам: легко, не цепляя коленом кустов, не ломая подошвой веток, особенно сухоньких, которые хрустят, как стреляют. При этом не кряхтеть, не волочить ногами, но все дни, каждый день в две смены, держаться орлом! А после всего домой еще — непроглядной бесконечной ночью, километров за тридцать. Счастье, если не в гололед…

Не просто оно дается. Здесь основное — выработать характер. Без него пропадешь. Плавать-то приходится и прямо в одежде в ледяной воде рядом с просмоленным, скользким днищем перевернутой лодки, из-под которой повсплывали и снова, пустив пузыри, на собственных глазах погружаются твои шмутки. Летом, бывает, так напечет комарье — живого места не сыщешь. И через гимнастерку жжет, и под фуражкой; забивает глаза, уши, даже умудряется жечь через подошву. Сидишь в камыше: комара миллионы, а утки ни одной; хоть бы посмотреть на нее — может, легче б терпелось… Осенью так измокнешь под меленькими дождями, что уже и не пытаешься укрыться. Зимой едва ототрешь перчаткой и снегом белые уши напарника и свои собственные.

Может, кого и отпугнешь этими подробностями… Но о тех, кого отпугнешь, жалеть не стоит. Пусть сидят дома.

Может, кого и отпугнешь, а в поле надо быть своим человеком: и не ужасайся ничему, и огонь разожги на ветру из мокрых бурьянин, и среди ночи в незнакомом месте сориентируйся — хоть по звездам, хоть иначе, а дорогу найди.

Недаром в армии особенно уважают этот охотничий народ. Помню: строй новобранцев, мы в строю, перед нами улыбчивый человек — командир взвода:

— Есть, — спрашивает, — охотники? Оч-чень хорошо! — И, довольный, поворачивается к комбату: — Вот они — наши «глаза и уши», готовые разведчики.

В самый раз охотнику быть разведчиком. Хорош в снайперы. Очень хорошо, даже отлично в снайперы. Везде ко двору эти ухватистые хлопцы.

Безусловно, трудная задача — выработаться в ухватистого.

Зима, равнина, на горизонте столбы высоковольтной линии. В поле группа охотников за много километров от дома. С ними паренек, которому повезло. Матерый заяц-русак, весом с приличную собаку, висит второй уж день привязанный через плечо тонкой жгущей веревкой. Смотришь и знаешь, как изгрызено у паренька плечо, знаешь, что от непривычной двухдневной ходьбы у него перед глазами круги оранжевого и зеленого цвета. Представляешь и мысли охотничка: «Ух, проклятый русак, и тяжелый! Еще б раз убил его, к черту! Сел бы тут в снег, вытянул бы задубевшие ноги…»

Но и думать нельзя, чтоб сплоховать перед старшими, и хлопец, изображая на красном пухлом лице равнодушное мужество, шагает вперед и даже пытается посвистывать — вытягивает в дудочку непослушные на морозе губы…

Правильно начинает человек! Понимает, что коль уж взялся — тренируй в себе неунывающий, хоть умри, веселый характер. Чтоб, даже возвращаясь с охоты пустым (это обычнее всего бывает — ведь не на рынок ходишь), не вздыхать, раздражая товарищей, не допускать даже в малых мыслях такое кощунство, что, мол, последний раз ввязался…

Так не годится. Надо и в пути быть как сталь, и дома, на пороге, ждать, что будет издеваться семья. Чтоб обезоружить остряков, надо и самому держаться сияюще. На вопрос: «Сколько убил?» — надо ответить: «Убил двое суток и шестьдесят километров». И, отвечая, во что бы то ни стало улыбнуться, хоть улыбаться не хочется. А когда спросят: «Опять пойдешь?» — ответить: «Нет, теперь уже до выходного, должно, не пойду».

Завидная особенность у этих ребят: знают они землю! С детских ногтей выработались у них эти короткие отношения.

Какой-нибудь остроглазый Коля — по должности, на летних каникулах, подпасок чабана, по таланту снайпер, хозяин дедовской берданы, — он в любое время ночи и дня «чует» степь… Ветер, который начнется через сутки, будущий мороз или, напротив, оттепель — все это Коля предскажет без промашки. Лишь только приостановится среди поля, неторопливо, как бы по-стариковски, потянет носом запахи листа, потом неба — и дает прогноз, опять же обязательно с размеренностью. Не в переносном, а в доподлинном смысле глядит сияющий голубоглазый Коля ястребиными глазами. Появится в небе ястреб над лесной полоской, и по тому — широкие ли круги у ястреба или на месте трепещет ястреб крыльями — видит Николай, где в лесной полосе ходят куропатки, шныряют ли они между стволами деревьев или сидят затаясь.

А уж если надо на безграничном снегу определить заячью лежку, с Николаем и вовсе не потягаешься. Чуть кинет глазом — точно решит: поворачивать отсюда или именно здесь, среди ровных, ничем не отличимых один от другого увалов, будет поднят заяц. Иначе Николаю нельзя: доставляет «Заготпушнине» то заячью, то лисью шкуру, получает за это «копейку», еще и продукты — перловку, подсолнечное или сурепное масло… Компаньоны Николая, такие же, как он сам, добытчики, рассыпаются подковой перед этим возможным среди белизны зайцем. И хоть завтра им нужно стемна кому в школу, кому на работу, а сегодня прошагали они столько, что и мотоциклетка б на их месте застопорилась бы, но снова легко перепрыгивают через буераки, не спотыкаются на запорошенных, окоченелых на морозе комьях. Губы от сосредоточенности оттопырены, глаза не моргая смотрят перед собой.