Аркадий Первенцев - Испытание

— Но, вероятно, это чрезвычайно трудно! — воскликнул Дубенко.

— Имейте в виду, вы работаете отныне с уральцами, а они очень своеобразны. Они мало обещают, но много делают.

Угрюмов позвонил, в кабинет зашел пожилой человек в защитной рубахе и почтительно остановился в дверях.

— Андрей Андреевич, — сказал Угрюмов, — сегодня в пять тридцать прикажите прицепить мой вагон к поезду № 10.

Андрей Андреевич вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

— Поедем ближе к «деревянному алюминию» и вообще к лесу, — Угрюмов с улыбкой поглядел на Дубенко, — начнем работать. Кстати, примем меры к быстрейшей разгрузке эшелонов. Разгрузка первых ваших эшелонов отняла все же много времени. Итак, Богдан Петрович, в пять двадцать жду у вагона.

Дубенко ушел. Он слышал, как в соседней комнате по телефону переговаривались с районом добычи нефти. Оттуда требовали цистерн — добыча увеличивалась, и нефть не успевали вывозить на крекинг-заводы в Башкирию. На лестнице он увидел двух человек, обнявшихся и постукивавших друг друга по спине. «Привет искателю алмазов!» — воскликнул человек в шляпе. — «Не счесть алмазов в каменных пещерах!». Второй, в меховых унтах, ушанке и шубе, пробасил: «Ах ты, химия, химия, сугубая химия».

У исполкома стояло несколько новых «зисов». Позади машин, в садике, запорошенном снегом, стояла витрина с сообщением Советского Информбюро, написанным от руки крупными буквами. Люди останавливались возле, читали и шли дальше. Издалека, с равными промежутками, стреляли тяжелые орудия. Очевидно, стреляли на заводском полигоне.

Встреча с Рамоданом должна была состояться в общежитии в два часа. Сейчас было немногим больше часа. Дубенко зашел на телеграф и дал, в который уже раз, телеграмму на Кубань. Связь с матерью и сыном была потеряна. Это беспокоило Богдана.

Салон-вагон был прицеплен к хвосту, поэтому его сильно раскачивало. Два электровоза тащили более ста вагонов порожняка пятидесятитонных «хопперов» и американских полувагонов. Дубенко стоял у окна рядом с Угрюмовым и, не отрываясь, смотрел на зимний пейзаж, пробегавший мимо. Горы, пологие, уральские, обмытые тысячелетиями, и между ними лога, а в них замершие речушки, кое-где тронутые проталинами. Из деревьев — кедрач, похожий на сосну, но более кустистый, ели, много березы. Березы стояли прямые и белые. Они сейчас оголены, но стоит только этому горному лесу зазеленеть! Угрюмов искоса посматривал на Дубенко. Он уловил восхищение на лице спутника.

— Вот почему удивляются характеру уральца, — сказал Угрюмов, — что спокойный он, не склонен к быстрому раздражению, немного угрюм, но преисполнен собственного достоинства. Вот отгадка характера уральца, Богдан Петрович. А какие горы! Мальчишки носятся на лыжах с этих гор, как хотят. Приезжие спрашивают — почему уральцы такие бесстрашные и выносливые? Крепкие люди получаются среди этой природы и смелые духом. А сколько здесь всего — под нашими ногами! Жемчужная земля. Руки еще до всего не дошли.

Поезд пробегал мимо новых копров, поставленных невдалеке от железной дороги, в долине, за небольшим лесным загривком из кедрача. Рядом свежесрубленные дома, черными слегами отмечены огороды, отвоеванные у тайги.

— Шахты? — произнес Дубенко, показывая на копры.

— Вот ковырнули здесь и нашли уголь. Близко железная дорога — почему не заложить шахту. А поселок, вероятно, из переселенцев. Сколько деревьев! Здесь дерева очень много. А вот на юге дело другое. Там каждому дереву рады. Помню, работал я на партийной работе в шахтах. Голый поселок. Решил устроить озеленение. Подобрали со специалистами такое дерево, которое не боится копоти и газов, — серебристый тополь. Развивается в тех местах хорошо. Четыре тысячи деревьев посадили. После приезжал туда, сидят шахтеры под тополями и не хочется им оттуда никуда. А когда в Ейске работал, построил дамбу на лимане. Когда начинали строить, казаки руками замахали: «Суворов хотел строить — не получилось». Отвечаю я им: «Ну, Суворову, видно, было не до этого. Если бы Суворов захотел, построил бы непременно. А мы тоже попробуем». Попробовали и построили...

Справа поднялось яркое пламя и черные космы дыма. Река, сдавленная скалами, поднимала пар. В реку спускали теплые вода грэса и коксохимического завода, огни которого и виднелись справа.

Поезд остановился на станции. Печи коксохима горели прямо перед глазами Дубенко. Он вспомнил свой далекий, родной город.

В вагон заходили какие-то люди. С ними говорил Угрюмов. Стране был нужен уголь, промышленности — энергия. Угрюмов произвел примерный расчет дополнительно необходимой энергии для нового самолетостроительного завода. Богдан слышал, как взмолился директор грэса, упирая на зашлаковку котлов, на частые аварии. Угрюмов резонно заметил ему, что все нужно предусмотреть, а за аварии ответит прежде всего не промышленность, которой нужна энергия, а сам директор станции.

Пока поезд стоял, Угрюмов сходил на грэс и вернулся оттуда запыленный, с пепельными бровями. Часа три они сидели в салоне с директором грэса и главным инженером. Щелкали счетами, чертили, записывали. Дубенко заснул в своем маленьком купе и проснулся, когда сильно звякнули буфера и кто-то прошелся по крыше вагона. Они прибыли к месту назначения. Раздвинув занавеску, Дубенко увидел неказистое здание вокзала, деревянные постройки управления и политотдела.

Угрюмов спал. Дубенко умылся и вышел из вагона. Вагон стоял в тупике, невдалеке от багажного пакгауза. Возле вагона стоял человек в заплатанном комбинезоне и разматывал с катушки белый телефонный провод. На крыше тоже кто-то работал, наращивал электрическую проводку от основной токонесущей магистрали. Работала девушка — тоже в комбинезоне и синем берете, ухарски сдвинутом набекрень. Дубенко мельком провел глазами по девушке, она сидела к нему спиной и что-то напевала. Монтеры подводили электропроводку и телефон к их вагону. Вероятно, Угрюмов решил задержаться на этой станции.

— Здравствуйте, Богдан Петрович, — сказал человек, разматывающий проволоку, — не узнали?

— Трофименко! — Дубенко пожал ему руку, — снова вместе. Ты, кажется, ехал с Рамоданом?

— Да, Богдан Петрович. С ним...

Трофименко — один из тех двадцати пяти. Он устанавливал на заводе перед отъездом проводку для взрыва. Он шел тогда вместе с Дубенко по скользкой тропке, намыленной дождем, между осенними дубками.

Трофименко стоял сейчас перед Дубенко с карманами, набитыми обрезками провода, изоляционной лентой, шурупчиками, с плоскогубцами в руках. Дубенко говорил с Трофименко, как с родным. Потом они замолчали и вместе смотрели на город, раскиданный по взгорью, на черные ряды неказистых шахтерских домиков. В воздухе носилась копоть. Копоть опускалась на снег, на крыши, на лица людей. В заречье прошла шахтерская смена, оставляя на свежем снегу елочку черных следов.