Аркадий Первенцев - Испытание

Валя чувствует себя все хуже. Пришла Виктория и сделала мне выговор, что я не обращаю внимания на свою жену. Она сказала мне, что нужно запретить Вале работать на непосильной работе. Надо ее жалеть. Виктория совершенная противоположность Лизе — женщине с зелеными глазами. Несмотря на расстояние, довольно не маленькое, Лиза находит время видеть меня, хотя бы мельком. Ей наплевать на Валю, которая что-то подозревает. Напрасно. Единственное, в чем можно признаться — Лиза привлекает, к ней тянешься, как к ядовитому, красивому цветку.

Мы все грязны, заняты только работой, грубы. Даже жены инженеров-техников. Все одеты в ватные спецовки, валенки и пимы из шкур телят и собак.

— Богдан, она опять приходила сюда, — сказала Валя, страдальчески искривив губы, — как-то стыдно, Богдан, смотреть на нее, в манто, в невозможной шляпке, которую сносит ветер. Наступит время, и мы оденемся, но сейчас я не могу помириться...

Валя присела на табурет и лениво стащила с себя куртку. Куртка упала на пол. Валя развязала тесемку и волосы ее упали на плечи. Она тряхнула головой, прикусила губу и долго смотрела на глазок печки. Там играло белое пламя. Щеки Вали, побледневшие вначале, покраснели.

Богдан прикоснулся к ним губами, ощутил нежный пушок и хорошую кожу. Валя не шелохнулась. Когда же он попытался поцеловать ее губы, она отвернулась и покачала головой.

— Не надо. Я сейчас поем супу и, если ты разрешишь мне, я лягу. Хорошо?

— Валюшка, я сейчас приготовлю тебе постель, — сказал Богдан.

— Я скажу спасибо тебе, — Валя чуть-чуть улыбнулась.

Дубенко откинул одеяло, взбил кулаками подушки, предварительно сдунув с наволочек крупинки гари, поправил матрац. Ему хотелось угодить жене, сделать ей лучше, помочь. Но одновременно он чувствовал, что она в чем-то подозревает его.

— Неужели ты ревнуешь меня? — спросил Богдан.

— Нет.

— Но почему ты тогда говоришь о ней?

— Может быть, мера предосторожности. Может быть, какое-то подсознательное чувство. Я даже не могу тебе объяснить... Прости меня, Богдан, я не должна была тебе говорить этого, все глупо, беспочвенно и, вероятно, очень наивно, но я говорю...

Она вяло ела суп. Не докончив тарелки, отодвинула, намазала маслом хлеб, откусила кусочек, отложила и сказала:

— Ты разрешишь мне лечь?

— Ну, конечно, Валюша.

В кровати она лежала, смотря перед собой, но, поймав взгляд мужа, позвала его, посадила рядом, погладила его шершавую руку.

— Ты еще пойдешь туда?

— Пойду. Какие-то неполадки в монтаже арматуры термических печей.

— Мне иногда хотелось бы называться не Валентиной, а... Арматурой. — Она улыбалась, пожала его руку... — Какая счастливая арматура, ей только бы и быть женщиной. Ну, иди, родной. Поцелуй меня на прощанье. Я засну, и завтра точно в срок буду на ногах. Я уж второй день режу стекло алмазом. Ни одного не испортила. Таким образом, я приобрела еще одну профессию — стекольщика. Сейчас я мучила тебя какими-то пустяками. Имя моей соперницы — Арматура. А что, ведь и в самом деле — новое женское имя!... Я засыпаю... Поцелуй меня...

Богдан вышел из «таракана», и мороз сразу охватил его. Он запахнулся, отстегнул пояс и подпоясался поверх куртки.

Снег скрипел под ногами. Мороз усиливался. Моментально намерзли ресницы, брови. Он пробовал моргнуть, ресницы склеивались. Он потер их пальцами. Но рука, вынутая из рукавицы, тоже замерзла. Вот поэтому так много костров. И огонь белый, и дым столбом, и искры гаснут на небольшой высоте. — Прихватывает, Богдан Петрович, — сказал какой-то человек, проходя мимо него. Богдан не узнал этого человека, мороз изменил голос, говорить было трудно.

Возле стройки сборочного цеха лязгали тягачи гусеницами и постреливали глушители. Бело-голубым холодным пламенем заиграла сварка. Виднелись электросварщики — черные контуры фигур со щитками в руках. Дубенко подошел к корпусам. Они равномерно гудели. Дубенко приостановился и вслушался в этот ритмичный гул станков. Какая другая музыка могла так полонить его сердце? Ожили мертвые корпуса обогатительной фабрики, брошенной на загривке могучей тайги. Светились окна, везде вставлены стекла, накрыты крыши. Кровли сделаны из дерева. Белые снежные шапки на темных стенах.

Двери похожи на зашилеванные крестьянские ворота с сизыми петлями, откованными деревенскими кузнецами. Двери уже захватаны пальцами. В техническом отделе работали — на столах, на фанерных листах и просто держа чертежи на коленях. Электрические лампы висели на временной проводке. Пол из некрашенных досок еще разговаривал под ногами. К Дубенко подошел начальник технического отдела инженер Лавров и попросил закурить, хотя и знал, что директор не курит.

— Плохо с табачком? — спросил Дубенко.

— Плоховато, Богдан Петрович. Свой, что из дому привезли, уже кончили, а здесь одни еловые шишки.

— Вот так меня примерно встретил Трофименко, монтер, в первый день приезда. В земле много, а сверху одна еловая шишка. Ничего не родит, кавунов не знают...

— Против фактов не попрешь, — сказал Лавров, несколько смущенный замечанием директора, — но без курева совершенно падает работоспособность. Причем, когда на физической находились, ничего, как перешли на умственную, голова стала тугая.

— Табачку привезем, — пообещал Дубенко, — нельзя инженерам носить тугую голову на плечах. Придется опять Угрюмова просить насчет табаку...

В складе листового и пруткового материала и труб порядок. Вывезенные с Украины материалы снова легли в стеллажи. В главном пролете, утрамбованном щебенкой, проложены рельсы для передвижки вручную тележек с материалом. Здесь было холодно и чем-то напоминало шахту.

Отсюда можно было попасть в заготовительно-прессовый цех, к отцу. Работали гидропресса по штамповке деталей больших габаритов. Штамп, длиной около четырех метров, изготовленный из суламина, получил одобрение отца.

— Ну как, отец, выпустим в срок птичек? — спросил Богдан.

— За нами дело не станет, — ответил старик, — все, что спускают, отшлепываем. Поторопи со сборочными участками, Богдан. Там на агрегатах поставили каких-то девчонок. Натяпают-наляпают — не разберешь потом в сто лет.

— Теперь придется и на девчонок надеяться, отец.

— Хай тебе бог помога. Только вряд...

— Что вряд?

— Кабы их в пропорции давать, еще ничего, а то пошел слух, что пришлют нам тысячи, верно это?

— Почти верно.

— Ну, хай бог помогай, — отец взял сына за рукав, — от наших ничего?

— Нет.

— Может, зря их на Кубань сунули... Валюшка тоже беспокоится, Богдан. Днем ко мне заходила, минут пятнадцать побалакали. Что-то она с лица вроде худей прежнего.

— Показалось.

— Да, может быть, и показалось. Полезу опять на своего «атамана». Мы с Беланом на спор. Он завтра сдает свою железку, а я «атамана». Сдаст Белан?