Вадим Сафонов - Дорога на простор. Роман. На горах — свобода. Жизнь и путешествия Александра Гумбольдта. — Маленькие повести

И грянул громкий голос:

— Что делаем? Русские мы? В оружейну избу!

Тотчас отозвались:

— Оружье бери!

— К стрелецкому голове!

— Вар варить!

— Стучат. Ворота высаживают.

— Не высадят!

Кто–то крикнул:

— К Максиму Яковлевичу! Пусть дает пики, топоры.

Колыхнулась, метнулась толпа. Иные бежали к башням на подмогу стрельцам. Ядро же толпы быстро двинулось к хозяйским хоромам. Во главе, хромая и подергивая спиной, шел высокий человек. То был кузнец Артюшка Пороша, битый кнутом, потом брошенный в подземную тюрьму и пытанный Никитой Григорьевичем за подметные листы Афоньки Шешукова.

На крыльце кузнец скинул шапку.

Кихек подступил к Чердыни, очень удивив воеводу Елецкого, который никак не представлял себе, что ему придется воевать и что его позеленевшие пушки могут сгодиться на что–нибудь, кроме как на то, чтобы безвредно стоять на ветхих станках.

Воевода затворился в городе. А Кихек, нагнав страху на князя и постояв малое время, опустошил всю местность окрест и двинулся на юг. Он взял, разграбил и сжег Соликамск. Подступил к Кергедану, и зловещее зарево так же багрово озарило горпицы Никиты Строганова, как и хоромы Максима и Семена Аникиевича в Чусовском городке.

Кихек не взял Кергедана. Далеко в горах устоял Сылвенский казачий городок. Но на четыреста верст край был разорен.

И весь народ поднялся против вражеского нашествия.

Большая беда заслонила все остальные беды. Строгановские кабальные теми же косами и топорами, которыми убивали приказчиков, теперь косили и рубили отряды Кихека, подстерегая их в лесах, на скрытых тропах. Вместе со стрельцами грудью отражали нападения на городки.

И, захватив, что мог, Кихек ушел. Он торопливо скрылся в ту сторону, куда уплыли казаки.

На свое счастье, он не догнал Ермака.

Когда в декабре 1581 года в Пермь приехали царские гонцы с грозными грамотами Елецкому и Строгановым, они увидели пустынную страну, обугленные срубы вымерших деревень, груды развалин, где ютились голодные, одичалые, кое–как прикрытые шкурами и рубищем люди.

Триста лет жила память о нашествии Кихека.

Хан Кучум сидел двадцать пять лет на Сибирском юрте.

Три с половиной века стояло Сибирское царство.

В древние времена по великим рекам, на равнинах и по окраинам тайги жили племена земледельцев и охотников. Вблизи озера Зайсан бродило племя усунь. Дулгасцы рылись в горах Алтая, плавили руду в глиняных горшках, а драгоценный металл возили в Скифию. И греческие колонисты с берегов Понта Евксинского рассказывали Геродоту о муравьином народе — аримаспах, похищавших золото у грифов. Грифы стерегли его в далеких горах, где лютая стужа на восемь месяцев в году обращает почву в камень.

От Енисея до Оби с Иртышем жили, постепенно сливаясь друг с другом, народы диньлинь и хакасы. Они были рыжеволосы и голубоглазы, знали искусства и ремесла, разводили скот, а в степях и на таежных палах сеяли хлеб. И ученые хакасские купцы писали по–уйгурски купцам Китая; письма отвозили богатые караваны, уходившие на Восток по издревле проторенным путям.

Новые народы явились на Иртыше: жуань–жуани и гун–ну. Вскоре гунны потрясли мир, и затем земля забыла о них. А жуань–жуаньский хан в шестом веке стал властителем Алтая.

Прошло еще шестьсот лет. Многочисленные городки стояли по Иртышу и на Алтае; два богатых города выросло и в киргизских степях. Чингисхан, проносясь со своими ордами через Азию, услышал про страну Шибир. О горе Сюбвыр пели на Оби и Енисее.

А в зауральских лесах сложили такую легенду об основании сибирского татарского царства.

Был народ сыбыр, некогда многочисленный, но мирный, — доныне остались от него курганы и городища. Когда ворвались татары в его землю, люди сыбыр вырыли ямы, вошли в них, подпилили столбы, державшие земляные крыши, и заживо похоронили себя.

Нет больше ни людей сыбыр, ни татарского царства, но имя древнего народа, любившего свободу больше жизни, живет в названии бескрайней сибирской земли.

Впрочем, летописцы сообщают об этом же событии несколько иначе. Чингис вскоре после разорения Бухары убил татарского князька Мамыка, а Мамыкина сына послал в дальний улус гайбугой — собирать ясак с покоренных племен — вогулов и остяков (то есть манси, хантов и других). На крутом Красном яру, при впадении Ишима в Иртыш, тайбуга поставил городок Кизыл–туру и окружил его тремя валами.

И от тайбугина рода пошли сибирские ханы. Народ узкоглазый, ловкий в обращении с копями, тугими луками, кривыми ножами и седельным арканом, на котором можно волочить пленника и раба, сохранил облик и обычаи татар–ногаев. Сибирские татары пили кобылье молоко, реки переплывали охотнее на коне, чем в лодке. На рослых, светлоглазых казанских татар сибирские татары мало походили: те рано сели на землю, отяжелели, посмирнели, сея ячмень, торгуя козьими и конскими шкурами у великой реки Волги.

Тайбугин род правил среди смут и раздоров.

Из ногайских степей пришел Ибак и убил ишимского хана Мара. Но молодой Махмет, внук Мара, отомстил за деда: он убил Ибака и, восстановив власть тайбугина рода, построил на Иртыше новую столицу — Кашлык, ту самую, которую русские летописцы звали городом Сибирью. Но города Тюмени, или, как раньше он звался, Чимги, на реке Туре, Махмет не покорил, и там основалось отдельное Тюменское ханство.

Произошло это в самом конце пятнадцатого века.

Русские летописцы повествуют еще, что при послед них ханах и кпязьях тайбугина рода в Сибирском царстве стало замечаться много причудливых и тревожных знамений. Над местом, где русские построили потом Тобольск, вдруг появился в воздухе город с церквами и раздался даже колокольный звон. Однажды летом вода в Иртыше и вся земля по берегам сделались красными, как кровь, а потом почернели. А один мурза, что жил в городишке Бицик–туре, недалеко от Кашлыка, ясно видел, как из утеса Алтын–Аргинак вылетели золотые и серебряные искры и с неба спустились огненные столбы.

Тогда, передают летописцы, братья–князья Едигер и Бекбулат обратились к Грозному с просьбой принять Сибирское царство под свою высокую руку.

Впрочем, к этому времени пала Казань, вся западная равнина вплоть до Урала, и югорские зауральские места на севере стали уже русскими, а в ногайских степях поднимался на тайбугин род «шибанский царевич», — так что у обоих братьев и помимо вмешательства небес в судьбы татарского царства нашлось достаточно поводов для обращения к московскому царю.

Из Москвы приехали счетчики. Они насчитали тридцать тысяч семьсот податных людей в Сибирском царстве. Едигер, старший брат, обещал платить царю Ивану дань соболями и белками: соболей тысячу в год и еще даружскую пошлину в пользу сборщика дани — даруги.