Геннадий Николаев - Заброшенный полигон

— Да кто же будет спорить, Дмитрий Никифорович! — воскликнул Нико­лай.— Разве я против?

— Ты не против, но и не за, — сурово сказал дедуля.— Ты еще промежду. С некоторых пор ты стал смотреть на науку не как на цель, а как на средство. Ничего, ничего,— успокоил он Калерию Ильиничну, смотревшую на него с нео­добрением.— Лучше свой, домашний веник, чем чужой хлыст. Верно, Коля?

Николай сконфуженно опустил голову, покивал в знак согласия.

— А чтоб не было сомнений,— дедуля привстал из-за стола и протянул Николаю свою широкую сильную руку,— держи!

Они пожали друг другу руки — инцидент был исчерпан. Под чай Аня вклю­чила магнитофон, и финал торжественного обеда прошел с хохотом — на двух пленках были записаны выступления Михаила Жванецкого и Геннадия Хазанова, то, что не звучало со сцены.

Перед уходом Мищерин отвел Николая в сторону и сказал:

— Заскочите в лабораторию, захватите кислородные маски, не забудьте. Хорошо?

Николай пообещал, и Мищерин ушел. Его жена Маргарита Трофимовна задержалась — вместе с другими женщинами пошла от грядки к грядке, вдоль цветочных клумб, делиться опытом садовода. Николай взял какую-то книгу, спрятался было в беседку, но как ни старался, а текст не шел, смысл слов усколь­зал. Димка крутился возле деда — опять понавезли мальчишке гору игрушек, и теперь Димка требовал, чтобы дед помог ему справиться с шагающим экскава­тором.

Промаявшись час, Николай понял, что не сможет больше находиться здесь, а должен немедленно ехать в Камышинку.

— Хочешь уехать?! — поразилась Аня, когда он сказал ей об этом.

— Не сердись, Анюта, надо,— сказал, стараясь выдержать ее пронзительный взгляд.— Испытания...

— Ну что ж, езжай,— холодно кивнула Аня и, круто повернувшись, пошла в дом.

Николай догнал ее, хотел было обнять, но Аня отшатнулась.

— Нет уж, давай не будем!

Он поднялся к дедуле проститься. Дедуля работал, обложенный книгами, не удивился, хлопнул по плечу:

— Правильно, валяй!

Не стали его задерживать и женщины — для них слово «надо» было законом. И лишь Димка вдруг повис на его шее и разревелся в голос — пришлось вмеши­ваться бабуле: отцепила мальчонку, пообещала пирожное — Димка утешился, отстал. Путь был открыт, и Николай поехал со смешанным чувством вины, горе­чи, сожаления, но и — свободы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

— Катюша, подожди, надо бы поговорить...

— О чем, папа?

— Сядь, на бегу как-то нехорошо...

— Села...

— Ну вот... Посидим, помолчим, друг на друга поглядим. Такая редкость, да? Или торопишься?

— Нет, нет, никуда не тороплюсь.

— А на болото? Или сегодня выходной?

— Николай в городе. Олег спит, они с Вадимом в ночь были, но Вадим уже уехал, у него отпуск...

— Ясно... Катюша, вчера пришел вызов, на областной семинар, выезжать после обеда. Иван Емельянович дает машину до райцентра, а там — райкомовским автобусом. Хочу, чтобы ты поехала со мной. Что?

— Нет, нет, ничего, папа...

— Документы в институт собрала? Наверное, уже пора... Кстати, не забудь справку о работе за прошлый год. Все-таки лето трудилась телятницей — в сель­скохозяйственном должны учесть.

— Папочка, пожалуйста, не сердись, но я не хочу в сельскохозяйственный.

— Что? Как ты сказала?

— Ну понимаешь, за это время многое изменилось...

— Что изменилось, Катя?! Ты что, передумала?

— Передумала... Хочу в политехнический...

— В политехнический?! И на какой факультет?

— На физический...

— Вот как! И чем же потом намерена заниматься?

— Физикой...

— Физикой! Катюша, милая моя девочка! О, господи! Какой из тебя физик! Ты наша, деревенская, с каждой травинкой дружишь, все живое к тебе тянется. Ничего не имею против физики, наверное, интересно быть и физиком, но пойми, Катюша, это же редкий случай, когда у человека к чему-то призвание. Большин­ство мыкается по свету, сами не знают, зачем родились. А ты — у тебя же призвание! Ты просто создана для деревни, для живого — выращивать, холить, обихаживать. У тебя руки волшебные, Катюша! Поверь, не потому желаю привя­зать тебя к деревне, что сам тут, нет, не-потому, дочка. Я и один могу, ты знаешь...

— Папа!

— Подожди, дай сказать... Пока человек молод, ему кажется, что главное в жизни — любовь, но потом, когда наберется опыту, понимает, главное все же — работа. И вот тут, если он точно выбрал профессию, по душе, он счастлив, ну, скажем проще — доволен, а если не по душе — мается, страдает, хотел бы убе­жать, да, как говорится, грехи не пускают...

— Папа!

— Подожди. Ты ведь знаешь, как я любил маму, но еще больше я люблю работу, поля, небо, это вечное чудо — хлеб. Мама ревновала к работе, не могла понять, как можно так работать, мы были разные люди. Она ушла. Не осуждаю ее, пусть будет счастлива. Но, доченька, что бы я значил без работы?! Где бы взял силы пережить удар? А было больно, очень больно, ты видела. Я впервые говорю об этом, хочу, чтобы ты еще раз подумала, прежде чем сделать выбор. Не торо­пись, подумай. Обещаешь?.. Молчишь... Я понимаю. Кажется, понимаю...

— Что ты понимаешь?

— Ну что... Наверное, тут не только физика виновата, но и физик...

— Он — хороший, папа, очень хороший!

— А я что, говорю «плохой»? Хороший! Но вы — разные. Очень разные, Катюша. Ты и сама поймешь, но не сейчас. Сейчас, я понимаю, трудно тебе...

— Мне хорошо, папа! Ой, извини...

— А как же Олег? Ты же с ним дружишь. Вот с ним у тебя больше общего. А, Катюша?

— Олег славный, добрый, но... Не знаю, папочка, ничего не знаю!

— Ну, хорошо, по дороге еще поговорим. Собираешься? Поедешь?

— Да, да. Только, папа, пожалуйста, дай подумать, не настаивай. Сама хочу понять, разобраться, ладно?

— Конечно, сама. Единственное, о чем прошу, не торопись. У Николая семья, ребенок, совсем другая жизнь. Он весь нацелен в науку, парень он с гонором, высокого о себе мнения. Кто ты рядом с ним? Не обижайся, надо трезво смотреть на вещи. Игрушка, забава? Грубо, но так! Думаешь, бросит жену ради тебя? Уверен, что нет. Но если даже и бросит? Ты-то сама как к этому отнесешься? Одобришь? Свои действия... Одобришь того залетного красавчика, что увел нашу мамку? Вот в чем дело, доченька... Понимаешь?

— Д-да, кажется...

— Понимаешь, как это плохо?

— Н-не знаю... Я не виновата, папа...

— Ничего страшного не произошло, доченька. Пока. Но имей голову на плечах, ты же у меня умница-разумница. Чувства — одно, но надо и голову подключать. Без головы ох как напахать можно. И ему жизнь исковеркать, и се­бе, и Ане. Так, кажется, зовут его жену?

— Так.

— Она, наверное, любит его. Об этом тоже подумай. Недаром в народе говорят: не делай счастья на чужом несчастье. Нет, нет, я тебя ни в чем не обви­няю! Деточка! Не плачь. Ты как мотылек, приласкал тебя парень, ты и полете­ла — это естественно, значит, нормальный человечек, сердце влюбчивое. Это хорошо, доченька. Хуже, если бы бездушной была, пеньком березовым. Полете­ла — это хорошо, но смотри в оба, не обожгись. Огонек-то уж больно горячий. Понимаешь?