Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

…У Катерины будет несколько любовников и ни одного мужа, но это все потом, в те двадцать лет, которые еще впереди.

А пока она и Людмила протиснулись в переполненный автобус.

Стройка, где работала Антонина, была невдалеке от общежития. Микрорайон застраивался уже несколько лет.

Антонина дошла до блочного двенадцатиэтажного дома с одним подъездом, поднялась на шестой этаж — лифт еще не работал, — приготовила инструменты.

Ее напарница Полина, как всегда, опаздывала, но опоздать на стройку было невозможно: придя, мужчины курили, готовили инструменты и, хотя смена начиналась в семь утра, раньше восьми к работе не приступали.

Полина добралась до шестого этажа и села перекурить на площадке. Наверху, на седьмом этаже, курили электрики. Иванов — сорокалетний, широкоплечий, с кривоватыми ногами (он всегда ходил в зеленых армейских галифе и брезентовых сапогах), Николай — в чистом комбинезоне, такие выдавали авиационным механикам, и запасливый Николай привез их несколько из армии, и Борщ — тридцатилетний электрик, имени которого никто не запоминал, потому что нормальная украинская фамилия была редкостной и необычной для русских и его все звали по фамилии. Электрики говорили о женщинах. Борщ спросил Иванова:

— Ты Нинку вчера трахнул?

Антонина почувствовала, что краснеет. Полина насторожилась и загасила сигарету. С Ивановым у Полины была многолетняя связь. Они то расходились, то снова сходились. Сейчас они не разговаривали друг с другом, вернее, не разговаривала Полина. Она сделала аборт от Иванова, а тот даже не зашел ее проведать, когда она отлеживалась в общежитии.

— Не я ее, а она меня, — ответил Иванов.

— И как?! — спросил Борщ.

— А никак, — мрачно бросил Иванов.

— А кто из них злее, — продолжал расспрашивать Борщ, — Полина или Нинка?

— Полина — царица! — вздохнул Иванов.

Полина задержала дыхание, ожидая продолжения.

— Она одна на Москву и Московскую область. Я как-то подсчитал: у меня было двести двадцать пять баб. А лучше ее не было.

— А чем она лучше других? — поинтересовался Николай.

— Это объяснить нельзя. Я иногда думаю: если бы ее снять на кино, то такой фильм можно было бы показывать как учебное пособие у нас в стране и даже за рубежом. У нее талант к этому делу.

Полина не выдержала и улыбнулась. Антонина хотела ее о чем-то спросить, но Полина прижала палец к губам.

— Преувеличиваешь, — с сомнением произнес Борщ. Полина хмыкнула. — А ты, Коль, со своей Антониной уже переспал? — Борщ переключился на Николая.

— У нас с Тоней всерьез, — ответил Николай.

— А ты и загони всерьез, — посоветовал Борщ. — Дело это серьезное. Тонька вполне готова. Вчера смотрю, бежит вниз по лестнице, а у нее груди вверх-вниз, как воздушные шары, еще немного — и поднимут ее.

— Закрыли эту тему, — потребовал Николай. — У меня с Антониной всерьез. Если бы я сейчас про грудь твоей жены стал расписывать, как бы ты на это посмотрел?

— Посмотрел — и сразу по роже, — признался Борщ.

— И ты можешь схлопотать, — предупредил Николай.

— Не заводитесь, мужики, — прервал их Иванов. — Пошли работать.

И они пошли в комнаты.

— Молодец твой Николай, — похвалила Полина. — Мужик. Ты ему уже дала?

— У нас с ним всерьез, — Антонина покраснела.

— Замуж, что ли, предлагает? — спросила Полина.

— Намекает. Скоро к родителям поведет знакомиться.

— Родители — не самое главное, — Полина закурила чинарик. — Главное — он. С ним жить. Я бы на твоем месте переспала с ним.

— После свадьбы, — ответила Антонина на давно для нее самой решенный вопрос.

— После свадьбы поздно может быть. А если он как мужик никакой? Ты думаешь, чего Борщ так заводится? Было у меня с ним один раз. Нормальный трехминутка.

— Ты это про что? — не поняла Антонина.

— А про то, что его хватает на три минуты. Только разогреешься, а он уже все закончил. С таким жить — одно мучение, каждое утро вставать будешь с больной головой.

— А Иванов? — спросила Антонина.

— Это мастер, — улыбнулась Полина. — Однажды на выходные его жена с дочкой уехала к своей матери. Я к нему пришла — в девять утра легла и только в девять вечера встала. Представляешь, двенадцать часов! Последний раз полтора часа, на тумбочке будильник у них стоит, я время засекла. Думала, что не выдержу, один раз в обморок даже провалилась. Очнулась, а он чешет и чешет. Не торопится. Он ласковый. За такого замуж — и больше ничего не надо.

— А он не предлагает?

— Он дочку любит… Давай работать. — Полина залила краску в бачок краскопульта.

Этот разговор, в котором Антонина не все поняла, распалил ее. Она сняла спецовку, но все равно было жарко. Спустилась во двор, выпила две кружки холодной воды из бочки, которую привозили каждое утро для рабочих. Николай увидел ее с седьмого этажа, и она услышала, как он бежал вниз, шлепая подошвами по ступенькам. Николай подошел к бочке, улыбнулся, тоже выпил две кружки воды. Она посмотрела на него. Его глаза не отрывались от ее груди. Она была в обтягивающей футболке с короткими рукавами. Что бы ответила Полина, если бы ее вот так рассматривали, в упор, не стесняясь?

— Все твое будет, — пообещала она Николаю, но посчитала все-таки нужным уточнить: — Со временем.

— Да уж скорее бы, — вздохнул Николай.

— Это от тебя зависит, — заметила Антонина.

— Да я хоть сегодня.

— Ты с Ивановым посоветуйся, — произнесла Антонина и подумала: если это так важно, взрослые мужики могли бы молодым рассказать, как это все делается, чтобы и ей и ему было хорошо. Надо ей самой откровеннее поговорить с Полиной, пусть расскажет, как надо все делать, — если ее так хвалили, значит, она знает такое, чего не знают другие. Она побежала на шестой этаж. Ее груди и вправду поднимались и опускались, как воздушные шары, она прижала их ладонями. Сверху спускался прораб, ему было за пятьдесят, на него уже не смотрели, как на мужчину, но Антонина заметила, что он оглядел ее с головы до ног.

Катерина работала на прессе в цехе металлической галантереи. Работа была нехитрая: положить — снять, снова положить и снова снять. Она штамповала основания для подсвечников, которые в то время начинали входить в моду.

Не оглядываясь, по изменившемуся звуку, она поняла, что у соседки пресс начал корежить заготовку. В этой смене работал плохой и медлительный наладчик. Значит, пресс будет остановлен на полдня. Катерина оглянулась. Работница смотрела в ее сторону. Грузная, пожилая, проработав в этом цехе лет двадцать, она так ничего и не понимала в станке, а действовала механически — положить, нажать на педаль, снять, снова положить.

Катерина уже через три месяца сама могла обнаружить причину брака, наладить пресс. Вот и сейчас Катерина встала, взяла сумку с отвертками и ключами, открыла крышку пресса, отрегулировала механизм, положила заготовку, нажала на педаль. Пресс работал точно. Работница начала было благодарить, Катерина улыбнулась ей и отошла. Ее в цехе уважали и почему-то побаивались. Уважали, наверное, за то, что работала хорошо, а побаивались из-за ее уверенности в себе. Она не боялась ни мастера, ни нормировщика. Проверяла заполненные наряды, находила ошибки, даже с бухгалтером цеха спорила: бухгалтерские премудрости оказались не такими уж сложными. Ей нравилось узнавать новое. И начальство заметило ее после того, как она выступила на собрании. Начальник цеха, бестолковый, крикливый, капризный, держал работниц в страхе. Мог уволить — и увольнял, а женщины держались за место, потому что жили рядом и работа не требовала квалификации, ее осваивали за несколько дней.