Матильда Юфит - Осенним днем в парке

— Да, это от погоды, — согласилась Лапкина, ненавидя его за спокойствие, за тупость и мысленно твердя: «Глупый, глупый человек…» И клялась себе: ни за что с ней не повторится то, что было ночью. И как она могла, независимая, гордая, пасть так низко? Теперь-то понятно, что означает, когда говорят: такая-то живет с таким-то… не любит такого-то… и не замужем за таким-то, а живет с таким-то. И весь остаток дня она ходила по лесу, повторяя: «Я живу с Федотовым… Учительница Лапкина живет с Федотовым». Тут голос становился голосом Элеоноры Козаковой и ее хихиканьем: «Я не осуждаю, но… вы слышали, надеюсь… ха-ха-ха… Ольга Петровна, эта святоша, живет с военруком Федотовым…»

Какой стыд!

И, барахтаясь в паутине самоуничижения, измучивая себя терзаниями, она ждала спасительного слова помощи, которое не приходило.

Федотов нашел ее в лесу.

— Что же вы расхаживаете под дождем? Еще простынете…

Она фыркнула: какая заботливость! Да она и в дождь, и в слякоть, и в буран ходит по скользким, мокрым, занесенным снегом дорогам, а теперь только конец августа…

— Я еще днем хотел сказать вам…

Лапкина напряглась. Она отвернула лицо, чтобы он не увидел этого напряжения, этого ожидания, этой муки.

— Да? — хрипло спросила она.

— Зачем вы так много курите? Это вредно…

— Да я бы с ума сошла, если бы не курила. Какие, еще у меня радости? — Она испугалась, что выдаст себя, унизится, но лгать, хитрить с Федотовым не могла. — Хорошо, что я люблю свою работу. Если бы не любила, то хоть пропадай. Такая зимой тоска…

Она стала палкой разгребать сухие листья, как будто в этом действии была какая-то цель.

Федотов внимательно смотрел, стремясь постичь смысл того, что она делает.

— Почему бы вам не выйти замуж? — вдруг спросил он.

— А для чего?

— Как для чего?

— Материально я сравнительно обеспечена, стою на своих ногах.

— А дети? А ласка?

Она густо покраснела.

— Что ласка?

— Без ласки плохо жить. Я же чувствую, как тебе нужна ласка…

Она не обиделась. Она даже не знала, что можно так просто спрашивать и так честно и естественно отвечать.

— За кого же я могу выйти замуж? — Она пожала плечами. — У нас на весь район два учителя, оба женатые, остальные бабы… — Она постаралась засмеяться. — Представляете, мы тут Новый год встречали, бутылку самогонки достали, пирог с картошкой сделали, собрались, приоделись, выпили, романс спели, пустились в пляс. И молоденькая одна девчоночка, только-только окончила институт, даже заплакала: «Я никогда еще не танцевала с мужчиной, все с подругами. Господи, что же это?.. Я жить хочу…»

— Ну, у вас мужчин нет, но в районе, приезжие случаются…

Лапкина боялась, что тоже расплачется, как та молоденькая учительница, — так ей больно было слушать про приезжих, за которых она могла бы выйти замуж. «Ты ведь тоже приезжий», — могла бы она сказать. Но вместо этого резко спросила:

— Интересно, чем я могу привлечь мужчину да еще приезжего? Нарядов у меня нет, руки вон какие грубые стали…

— Дурочка, — сказал Федотов ласково, — разве мужчине нужны наряды?

— Скажите еще, — с горечью усмехнулась Лапкина, — что главное в женщине — это душа…

— А как же, — серьезно сказал Федотов. — Если женщина не душевная, то грош ей цена. Вот моя жена…

— При чем здесь ваша жена? — закричала Лапкина, не дослушав. — Боже мой, при чем тут ваша жена? Она ведь живет в городе… — И постаралась, заставила себя засмеяться — так ей неловко было, что накричала. Легонько провела рукой по его рукаву и добавила мягко: — И потом у вашей жены есть муж…

Федотов задумался.

— Муж, — повторил он. — А муж вон сколько лет дома не был, он и жену-то совсем забыл. Какая стала за эти годы? Не знаю… Может, и не узнаю вовсе. Может, там у нее совсем по-другому жизнь сложилась…

Лапкина не нашлась что сказать. Еще раз погладила его рукав… «Не думай о ней, думай обо мне, о нас с тобой», — хотела бы она сказать. Но вместо этого произнесла:

— Все будет у вас хорошо, поверьте…

Они вернулись в дом, ужинали. Лапкина снова ожесточилась, осыпала Федотова насмешками и тонкими, полными яда намеками, она блистала остроумием и эрудицией. Казалось, она в порошок готова была стереть этого молчаливого подполковника. Но бедное ее сердце истекало кровью.

Дождь стих, очистилось небо, вышла луна. Она то исчезала, то снова показывалась и двигалась дальше, как будто озабоченная своими делами, как будто искала оброненные ключи от ящиков, где были спрятаны все ее сверкающие богатства. Но это была не вчерашняя, ликующая от сознания своего великолепия и силы луна, а совсем другая — задумчивая, рассеянная, словно на что-то обиженная.

Березы огорченно шелестели кронами, трава под ними покрылась пожухлыми листьями, белые стволы потемнели от дождя. За одни сутки деревья постарели. Уже явственно чувствовалась осень.

— Я закрою окно, холодно, — сказал Федотов.

— Как хотите. — Она подчеркнуто равнодушно пожелала: — Спокойной ночи…

Сердце у нее билось так сильно, что она не услышала его шагов, а только почувствовала их. Федотов лег рядом с ней, и это было так естественно, как будто он давно был ее мужем. Он лег рядом и подложил руку ей под голову.

— Спи…

— Вам неудобно будет, тесно…

— Нет, я хочу рядом с тобой… не хочу я один…

От него исходили тепло и покой, боль и мука отошли, Лапкиной стало хорошо, она зарылась лицом в его согнутую руку, вдыхала запах его кожи. И опять он не говорил ей слова «люблю», единственного короткого слова, которое могло ее успокоить и утешить. Он только пробормотал сердечно и искренне:

— Ты думаешь, я не понимаю… Я сам бы хотел сказать тебе что-нибудь определенное, приголубить тебя. Но не умею, чудной я какой-то человек…

— Зачем слова? — возразила Лапкина, как будто не она страдала сегодня, уязвленная его молчаливостью.

В эту минуту она верила, что не надо никаких слов, никаких объяснений, нужен только он сам. И она не понимала, как жила раньше, до встречи с ним, и как будет жить дальше. Без него. Ей все время мерещился ехидный Козаков, и казалось, что они вели всегда один и тот же разговор, приводили одни и те же цитаты, вспоминали одни и те же фразы из сборника «Крылатые слова». И все их разговоры об искусстве казались ей сейчас вымученными, надуманными, нестоящими.

На следующий день мост снова не был готов, и Федотов с Лапкиной решили идти в обход, лесом.

Лапкина была бледна, печальна. Не хотелось расставаться с этой избой, где она хоронила свои воспоминания. Не понимала, чего ждет от нее Федотов, не знала, нужна ли ему. Она боялась и не хотела быть навязчивой, ничего не говорила ему о том, что мучило ее, и опять наружу выплыл спасительный разговор о педагогике.