Иван Шевцов - Тля. Антисионистский роман

- Ба-а! - воскликнул он с притворной радостью. - Володя! Ты что тут делаешь?

- Тебя поджидал, - просто ответил Владимир. Борис опять не растерялся:

- И долго же я заставил тебя ждать?

- Меня-то что, я готов был сидеть здесь хоть год, а вот хозяева... - И тут он со значением посмотрел на Люсю.

- Да нет, что вы, что вы! - подхватила любезная Лидия Константиновна.

Но острая на язык Люся не удержалась и уколола:

- А хозяева тоже могли бы подождать. - Борис сделал вид, что не понял колкости. Галантно поклонившись Люсе, он протянул ей букет мимоз. Она поблагодарила, но суховато, и Лидия Константиновна кинулась на выручку:

- Ах, какая прелесть! Первый голос весны! Где это вы их достали в такую рань?

- Случайно... - Но это слово он сказал так, что никто не поверил в случайность.

Через несколько минут Борис уже вполне освоился и чувствовал себя как дома: балагурил, рассказывал забавные истории и наиновейшие анекдоты. Заканчивая один анекдот, он тотчас же начинал следующий: «А вот еще одна хохма», точно боялся, что кто-нибудь другой перехватит инициативу разговора. «Специально подготовился», - решил Владимир, наблюдая за Борисом.

- Или вот последняя хохма, - продолжал тот и, при-щуря масляные глаза, сделал паузу.

- Вы меня простите, Борис Маркович, - смущенно перебила Лидия Константиновна. - Что это за слово - «хохма»? Должно быть, нерусское?

- Вы не знаете этого слова? - удивился Борис, будто речь шла о слове «хлеб». - Оно же самое что ни есть русское!

- Люсенька, - подал свой голос Владимир, - возьмите, пожалуйста, толковый словарь Даля и докажите Борису, что слово «хохма» имеет такое же родство с русским языком, как я, скажем, с американским президентом.

- В словаре Даля этого нового слова, может, и нет, -рассуждал Борис. - Русский язык постоянно обогащается...

- О, великий и могучий русский язык! - вздохнул многозначительно Владимир.

Борис снисходительно улыбнулся и замял этот разговор.

Он поднялся, подошел к пианино, потрогал ноты.

- Людмила Васильевна, может, вы нам сыграете?

- Правда, сыграй, Люсенька! - поддержала Лидия Константиновна. Люся наотрез отказалась.

- В карты могу сыграть с вами. Хотите? - предложила она.

- В преферанс? - уточнил Борис.

- Нет, в дурака. - И ее озорной насмешливый взгляд прощупывал то одного, то другого гостя.

- Перспектива остаться в дураках меня не прельщает, - ответил Борис с улыбочкой.

- Вам не везет в карты? - спросила Лидия Константиновна.

- Да, представьте себе... - голос и взгляд Бориса многозначительны. Владимир поднялся и сказал:

- Нам, пожалуй, пора и честь знать. Пошли, Боря?

- Куда ты спешишь? - забеспокоился Борис. - Вечно ему не сидится!

- Ну что ж, тогда оставайся. - И Владимир стал прощаться.

- Не уходите, Володя, - попросила Люся. - Посидите еще немножко и вместе уйдете...

- Вместе? - с деланным удивлением переспросил Владимир. - Вы не знаете нашего Борю!

И Юлину ничего не оставалось, как уйти вместе с Владимиром. На улице, перед тем как проститься, он сказал:

- Мы, кажется, помешали друг другу?

- Не нахожу, - коротко ответил Машков. Ему хотелось побыстрей отвязаться от Бориса.

Но у Юлина, видимо, были свои планы, и он предложил зайти в кафе. Машков отрицательно покачал головой.

- На тебя хандра нашла, это нехорошо, старик! - Борис похлопал Владимира по плечу, но тот отстранился.

- Будь здоров, Боря, я спать пойду.

Машков долго бродил по улицам вечерней Москвы. Все думал о Люсе, злился на Бориса: «Черт его принес не вовремя! И что Люся хотела сказать своими словами: “Я не могу вам всего объяснить”»?

Странные у него были отношения с Люсей. Он любил и боготворил ее и в то же время наверняка не знал, как она к нему относится. Люся и не отталкивала его от себя, и не позволяла перейти тот рубеж, за которым начинается любовь. Она говорила: «Будем просто друзьями». Впрочем, и дружба у них не дружба, а так... игра в кошки и мышки, как сказал однажды Павел. Как все влюбленные в его годы, он считал Люсю самой красивой и самой умной девушкой на целом свете. Иногда он сердился и досадовал, но стоило ей взглянуть на него тем обжигающим лучистым взглядом, каким она дважды посмотрела сегодня, и он делался сам не свой. Вот ведь чертовщина!

Накануне отъезда в деревню Владимир зашел в мастерскую Пчелкина. На звонок долго не открывали, и он уже решил уходить, начал даже спускаться по лестнице, как его окликнули. На пороге мастерской стоял плотный, круглый, затянутый в рыжую суконную пижаму Николай Николаевич.

- Вот он, беглец! Наконец-то! Где ты пропадал? Почему не показываешься? - воскликнул Пчелкин, пропуская впереди себя Владимира. В маленькой уютной гостиной у зеленого столика сидел бескровный, крутолобый бородач неопределенного возраста. Машков узнал Винокурова, но вида не подал. Пчелкин представил его.

- Мой ученик, талантливый молодой художник Владимир Иванович Машков. А это Семен Семенович Винокуров. Рекомендации, как говорится, излишни.

Семен Семенович важно поднялся и, протянув руку, спросил снисходительно:

- Мы, кажется, встречались на худсовете... Кстати, как ваша картина? Дорабатываете?

- Нет, - ответил Владимир, разглядывая критика. В его фигуре, облике было что-то неуловимое неопределенное. Трудно было сказать, толст он или тощ, стар или молод, даже рост его был какой-то непостоянный. В кресле показался Владимиру маленьким, а когда встал, оказался почти высоким, будто поднялся на постамент.

А Пчелкин между тем говорил Владимиру:

- Звонил я тебе, а вчера с Пашей Окуневым заходили домой и не застали. Где же ты все-таки пропадал?

- В Москве, - натянуто улыбнулся Владимир. Присутствие Винокурова стесняло его.

- Говорят, ты написал неплохую картину на тему любви и женитьбы? - С хитрецой допрашивал Пчелкин.

- Дым без огня не бывает.

- И, говорят, ее какой-то чудак провалил на худсовете?

- К сожалению, верно и это.

- А чудак, очевидно, я, - ухмыльнулся Винокуров. Пчелкин залился смехом и сказал укоряюще:

- Не ожидал я от вас, Семен Семенович, право, не ожидал. Как же так, своих бьете? Володя - мой ученик и друг, а вы его завалили, ха-ха-ха.

И непонятно было Владимиру, в шутку он говорит или всерьез. Но Семен Семенович, видимо, понял все как надо.

- С вашей картиной произошло какое-то недоразумение, - заговорил он совсем другим, вкрадчивым голосом - Дело в том, что ее никто не забраковал. Картина всем понравилась, но есть досадные мелочишки, которые нужно исправить. От этого картина только выиграет. Сколько мне помнится, вы согласились с моими пожеланиями.

- Напротив, - удивился Владимир.

- Дело ваше, - недовольно буркнул Винокуров и нервно заходил по комнате. Потом обратился к Пчелкину. - Я у вас могу на несколько дней забрать эти рисунки? - он показал на бумаги, разбросанные по столу.