Максимилиан Кравков - Дорогой груз

— Мамка, мы зиму догнали!

Так объявил Павлуша, проснувшись утром. В воздухе сделалось холодно. На берегах был снег. Кеша стоял у руля, по-зимнему, в полушубке.

Востряков огорчился.

— Только начали отвыкать и... вот тебе!

Павлушина мать встревожилась. Выбрала минутку, когда Кеша стоял один.

— А это ничего, парень? Что снег-то?

— Не в этом дело, — ответил Кеша. — Снег — пустяки...

Но чего-то не досказал. Женщина вздохнула и вернулась в каюту, неодобрительно посмотрев на реку.

А солнце грело. Протаивал бичевник — прибрежная желтая полоса. По буграм катились ручьи, утесы были мокры.

Сменившись, Кеша улегся на нары, с головой укрылся одеялом. Участок реки был спокойный.

Но сон не давался. Кеша ворочался, зевал, наконец, вскочил и достал папиросу. Потом в кормовом отделении пересчитывал тюки с пушниной.

Ребята жались к Вострякову. Он сидел на своем сундучке и делал «мышь», приманку для хищного тайменя. Несколько пробок надел на струну, обмотал их цветной тряпицей, на конце приделал крючки, а другой конец привязал к бичевке.

За илимкой тащилась лодка. Востряков пересел на нее и пустил по воде снасть. Течение крутило «мышь» и длинно растягивало бичеву.

Павлуша смотрел, затаив дыхание. Покрасневшей рукой держался за руль, а Мамурин придерживал его за пояс.

— Экой ты егозливый! — укоризненно басил Мамурин. — Упадешь и — с концом. Стой спокойно!

Двое других ребят воевали с матерями.

— Пусти! Мы тоже хотим смотреть!

Вдруг бичева натянулась, по воде бултыхнул рыбий хвост.

— Держи! — завопил Павлушка и затопал ногами.

Таймень попался большой. Уха в котле подернулась желтоватым жиром. Ребята стояли у очага и спорили, кому достанется голова.

Сделалось еще холодней. Востряков затопил железку.

Снег лежал сугробами, пихты оделись инеем. Зеленым потоком катилась река в обледенелых, словно сахаром облитых берегах. Приближалась гора с острой вершиной. За горою впадала речка Нимда.

Кеша сделался строгим, почти суровым. Что там за Нимдой? Лед?

До сих пор им везло — протоки очистились, лед ушел в главную реку.

— Эх! — поморщился Кеша и руль под его рукой скрипнул.

Широкое устье Нимды было прикрыто льдом. Его синяя броня вспухла буграми, покрылась трещинами. Мелкие глыбы уже отрывались от кромки, колыхались в волнах и вплывали в реку, как бы разведывая дорогу.

Илимка прошла, и Нимда осталась сзади, заряженная весенней силой, каждый момент готовая выстрелить ледяной лавиной. У Кеши прибавилось беспокойства, он чаще начал смотреть назад, за корму — не догоняют ли судно льды.

— Говорил — рано едем! — сказал он вскользь Мамурину.

Мамурин потер небритую щеку и досадливо плюнул.

— Пропадешь с твоим удальством!

— Какое мое удальство! — опечалился Кеша, — мое дело пушнину доставить.

Каждый новый изгиб реки будил их внимание и вызывал оживленные возгласы. Дети поднимали возню и бегали. Матери их останавливали, беспокойно смотрели на реку.

К вечеру Востряков, стоявший у руля, тревожно позвал:

— Кеша!

Кеша, гревшийся чаем, толкнул ногой дверку, глянул вперед и выплеснул чай из стакана. За крутым поворотом река была сплошь забита льдом.

Сворачивать было некуда — толстый вал торосистых льдин загораживал берега. Да и не так-то скоро можно было свернуть разогнавшееся судно.

Радист и Мамурин с шестами в руках бросились на нос. Мелкие льдины смягчили удар. С шипением и хрустом илимка разбросала их, ход ее сделался медленным, не спеша, она врезалась в гущу затора, вздрогнула и остановилась.

— Приехали! — заорал Павлушка.

Мать дала ему подзатыльник, одна из женщин заплакала.

— Якорь! — скомандовал Кеша. Он бегал по илимке, примечал каждый пустяк, а сощуренные глаза его блестели.

— Ничего. Рассосется затор и опять поедем!

Люди слушали успокаивающие слова, с надеждою и любовью смотрели на капитана.

— Как гуси за льдом поплывем! — подбадривал Кеша.

Мамурин понял значение минуты и тоже в тон поддержал:

— Это пустяки! Уж очень вы нетерпеливы, товарищи пассажиры. Доплывем... Полтораста километров осталось...

Быстрое движение илимки сменилось тоскливыми минутами покоя.

Кеша нашел занятие. Заставил убрать кормовую дверь, чтобы не мешала вытаскивать тюки с пушниной.

— Если что, — предупредил он Мамурина, — так сразу в несколько рук...

— Скажешь тогда, — согласился Мамурин и опасливо посмотрел на примолкших женщин.

Востряков сидел у печки, невесело бренчал на балалайке, а ребятишки хлопали перезябшими руками и подплясывали.

Вечером Кеша взглянул на часы, щелкнул серебряной крышкой и потянулся.

— Долго стоит затор. Не идет — упрямый. Ладно! Мы его переупрямим...

Надел шапку и пошел посмотреть на реку.

— Пойдем, Мамурин?

Темнело. Седой туман подымался от воды. Пламенный отблеск заката красил снега. Мамурин оглянулся за корму и ахнул.

— Берись за шесты! — во всю мочь крикнул Кеша.

Белое поле льда выплыло сзади и, заполнив реку, шло на илимку.

— Нимду прорвало! — растерялся Востряков. — Беда!

— Шест! — тряхнул его за плечо Кеша.

Все трое вооружились шестами — в штыки принимали атаку. Только бы не ударила льдина!

Сначала наплывавшие белые островки льдин задерживали и отпихивали. Но затем лед все плотнее и плотнее охватывал судно. Слышался скрип, шуршание и всплески. Илимку тряхнуло, канат натянулся и судно начало накреняться. С дребезгом посыпалась посуда, закричали женщины. Кеша пересек якорную веревку.

Все трещало кругом. От берега и до берега вся река заполнилась льдом и холодом.

Подошедшее поле спаялось с затором, нажим ослабел и шумы смолкли.

— Попались! — проговорил Кеша.

Илимку затерло посередине широкого пространства взъерошенного льда. Лодка исчезла.

— Пропали мы, Кешка! — сказал Мамурин, — за что хвататься?

— За самое дорогое! — ответил Кеша и спрыгнул за борт. Потопал пяткой, пощупал шестом.

— Плотно! Давай мне парня!

Обхватил рукой дрожавшего Павлушку и, пробуя каждый шаг, пошел к берегу.

В голове — обрывки мыслей — пропало все! Как ножом перерезало жизнь!

Кеша оглянулся. За ним гуськом осторожно вышагивали Мамурин и Востряков. Каждый нес на руках ребенка. Следом брели женщины.

Кеша чувствовал на шее теплую руку Павлушки и все забывалось от этой драгоценной теплоты.

Все ближе становился берег. Все ловчей и упруже делалась Кешина поступь. Вот последний прыжок и они на земле. Кеша спустил на гальку Павлушку и засмеялся...

Через минуту все были тут, на снежном берегу. А река словно дожидалась — заухал гул, впереди затрещало, льдины полезли одна на другую, распадаясь с звенящим хрустом, и ледяное поле тронулось.