Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

У Лозняковой был трезвый ум.

— Поддержать-то она поддержит, предоставьте все это дело мне. А вам, — Юлия Даниловна подчеркнуто произнесла это коротенькое «вам», — сейчас не стоит просить ее… Не тот момент.

Степняк лучше чем кто-либо понимал, что момент «не тот».

Как раз накануне, стуча наманикюренным ноготком по копии протокола вскрытия трупа неизвестной, умершей на операционном столе, Бондаренко не свойственным ей скрипучим голосом допытывалась:

— Неужели этот Рыбаш такой невежда, что не мог в приемном отделении определить состояние раненой?

Степняк, набравшись терпения, снова и снова принялся объяснять ей, как было дело, но его объяснения только ожесточили Таисию Павловну. Она просто не желала ничего слушать.

— Больница не научно-исследовательский институт, даже не клиника. Будьте любезны не выходить за рамки дозволенного!

Ее наставления вдруг взбесили Степняка.

— Я полагал, что попытки спасать умирающих не только дозволены, но и обязательны для всякого лечебного учреждения.

Таисия Павловна не осталась в долгу:

— Эти прописные истины будете излагать родственникам покойной. Кстати, выяснилось, кто она такая?

Пришлось ответить, что еще ничего не известно и что органы милиции ведут следствие. Степняк ждал нового взрыва, но Таисия Павловна, помолчав, спросила:

— Представители Госконтроля уже закончили работу?

— Нет.

Прищурясь, Таисия Павловна побарабанила пальцами по настольному стеклу.

— Ну что ж, подождем. Тогда уж все сразу.

В словах ее звучала недвусмысленная угроза. Сомневаться нечего, поддерживать Степняка, тем более защищать его, Бондаренко не будет. И для каких бы то ни было просьб момент безусловно «не тот». Пусть действует Лознякова. А главное — пусть действует побыстрее. И вообще, пусть это «все сразу» произойдет побыстрее! Ждать неприятностей Степняк совсем не умел.

Но представители Госконтроля не торопились. Они продолжали ежедневно являться в больницу. Приходили ровно в девять утра, молча направлялись в помещение парткома, отведенное им для работы, и в загадочном молчании шелестели там различными документами, которые они то и дело требовали в бухгалтерии.

Если бы при этом ревизоры хоть разочек вызвали Степняка, он, без всяких уверток, сам указал бы им на все нарушения финансовой дисциплины. Нарушений было достаточно, но Степняку казалось, что всякий здравомыслящий человек, не бюрократ, не замшелый чинуша, должен понять: нарушения эти сделаны для блага больных и больницы.

Да, он перебрасывал деньги из одной статьи сметы в другую, чтоб купить новейший прибор для наркоза. Но от этого повышалось качество операций, это спасало жизнь людям. Да, он отказался от секретаря и взял стенографистку, которая обучала стенографии палатных сестер. Но это освобождало врачей от ненужной писанины, и они могли больше времени уделять больным. Да, он…

Однако его не вызывали. Наоборот, контролеры приглашали то завхоза Витеньку, то старшую повариху, то истопников, то плотника, который по штатному расписанию значился санитаром и без которого больница не могла существовать, а чаще всего бухгалтера Фаину Григорьевну. Фаина Григорьевна при каждом таком приглашении менялась в лице и шла в партком, где работали контролеры, с обреченным видом. Возвращаясь, она старалась прошмыгнуть так, чтобы не попасться на глаза Степняку, и это злило его донельзя. «Неужели думает, что буду расспрашивать? Или, чего доброго, боится, как бы не стал подбивать на какие-нибудь махинации…» От этих мыслей он приходил в неистовство.

А по больнице уже полз слушок, что ревизоры обнаружили неслыханные злоупотребления, и если самому Илье Васильевичу никто об этом не говорил, то по разным косвенным приметам он догадывался о сплетнях и пересудах. Дома он не то чтобы скрывал свои неприятности, но рассказывал о них очень скупо, и Надя, не зная, сколько сложного и трудного обрушилось на Илью Васильевича, сердилась, что он никак не выберется в музыкальную школу.

— Не понимаю! — негодовала она. — Неужели главврач не имеет права на час отлучиться из больницы?

— Право имеет, времени не имеет, — отвечал Степняк.

— Значит, что же, мне ехать на поклон к твоей дочери?

— Я съезжу. Имей немножечко терпения.

— С тобой и ангельское терпение не спасет.

Разговор, как всегда, происходил за утренним чаепитием. Петушок уже сидел в школе на первом уроке; не было и Варвары Семеновны, которой до ее родильного дома нужно было добираться целый час. Степняку очень не хотелось снова ссориться.

— Твердо боюсь обещать, но попробую сегодня вырваться, — примирительно сказал он, намазывая маслом баранку.

Но вырваться не удалось и в этот день.

После обычной пятиминутки Лознякова не ушла из кабинета и, едва они остались вдвоем, сказала:

— Две новости. Первая — о Мезенцеве. Сергей обещал помочь. Фэфэ завтра-послезавтра вызовут в министерство и поручат готовить доклад для поездки по странам народной демократии. Таким образом, пока суд да дело, ему волей-неволей придется отстраниться от практической работы в больнице… Доклад за границей — дело нешуточное.

— Но кто же все-таки будет оперировать?

Юлия Даниловна усмехнулась.

— Вот тут уж… В общем, когда Мезенцев придет к вам с этой новостью, вы должны очень естественно расстроиться. Дескать, это огромный удар для больницы и только он сам может подыскать себе замену… на время своего отсутствия… Сам, понимаете?

— Ладно, — покорно сказал Степняк, — буду естественно расстраиваться. Вторая новость?

Вторая новость заключалась в том, что милиция установила имя и фамилию девушки, умершей на операционном столе. Мать была в морге и опознала тело.

— Девушка, оказывается, жила в том доме, который за нашим гаражом, — Юлия Даниловна подошла к окну и показала на торцовую стену скучного пятиэтажного дома, высившегося за гаражом больницы. Фасад дома выходил на параллельную улицу.

— И что же?

— Мать рассказывает, будто весь вечер девушка провела дома, уже собиралась ложиться спать, но ее вдруг кто-то вызвал, и она, не надевая пальто, в одной жакетке, выбежала на черную лестницу, которая выходит в наш двор. И обратно не вернулась.

Степняк пожал плечами:

— А мы тут при чем?

— Тут — ни при чем. Но Рыбаш и Григорьян с самого начала заявили, что в ноль тридцать начали оперировать, а в час она умерла. Между тем в журнале приемного отделения сказано: «Доставлена в ноль сорок пять…»

— С ума сойти! — Степняк отшвырнул пустую коробку «Казбека» и полез в стол за новой. — Кто же, по-вашему, врет?

Лознякова вертела в руках карандаш.

— Вот это как раз интересует милицию. Они не объясняют почему, но для следствия важно установить точное время, когда раненую принесли к нам.