Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

— Ну и пусть устанавливают!

— А вы считаете, что нас это не касается?

Чиркая и ломая спички, Степняк раздраженно сказал:

— В конце концов, каждый занимается своим делом.

Не отвечая, Лознякова взяла ту коробку из-под «Казбека», которую отшвырнул Илья Васильевич, и с бессмысленной старательностью принялась заштриховывать буквы названия. Оба молчали.

— Постойте! — спохватился Степняк. — Это ведь действительно и для нас очень важно. Если ее принесли в ноль сорок пять, а в час она умерла, то приступать к операции было поздно, и Рыбаш не мог этого не знать…

— Я верю Рыбашу! — быстро сказала Юлия Даниловна.

— Почему? — Степняк завороженно следил за ее карандашом. — Кому выгодно, чтоб операция началась раньше? Одному Рыбашу, потому что только это и оправдывало операцию… А для чего регистратору врать в журнале? Совершенно незачем.

— А почему регистратор отказалась записать фамилии рабочих, которые доставили раненую?

Буквы на коробке «Казбек» уже покрылись штриховкой и вдоль и поперек. Лознякова подняла глаза на Степняка.

— Она не отказывалась, — сказал Степняк. — Она не догадалась. Это разница.

— А вот рабочие утверждают, что отказалась.

— Разве их нашли?!

Юлия Даниловна опять опустила глаза и, повернув коробку, начала обводить на оборотной стороне кружок с фабричной маркой «Ява».

— Их и искать не пришлось — сами на следующий день явились в милицию. И объяснили, что регистратор в больнице отказалась записать их адреса и фамилии. А вот точного времени, когда принесли раненую, не помнят. Знают, что после двенадцати, — и все…

— Так что же вы думаете? — Степняк сжевал почти весь мундштук своей папиросы и с отвращением раздавил окурок в пепельнице.

— Думаю, что надо верить Рыбашу и наводить порядок в больнице.

Степняк встал:

— Юлия Даниловна, мы можем верить или не верить Рыбашу, а в райздраве и вообще в любом учреждении поверят журналу.

Рисунок вокруг фабричной марки «Ява» стал резче. Маленькая рука Лозняковой напряглась.

— Я привыкла драться за то, во что верю.

— И всегда с успехом?

— Если дралась безоглядно, то да.

Когда она ушла из кабинета, Степняк закурил очередную папиросу, хотя курить ему не хотелось. «Как это она сказала? Безоглядно? Умное слово. Безоглядно. Но все-таки это очень по-женски — „верить Рыбашу!“. Ну, мы будем верить, а райздрав прикажет…»

Степняку было противно думать о том, что может приказать райздрав. Наманикюренный ноготок, постукивающий по протоколу вскрытия, так и стоял у него перед глазами. И эта угроза в скрипучем голосе: «… тогда уж сразу!» А контролеры, чего доброго, соорудят такой акт, что Таисия Павловна и самого Степняка, и Рыбаша, и ту же Лознякову в преступники запишет. Вот и дерись безоглядно…

К черту! Все равно он сейчас ничего не в состоянии изменить. И вообще ему до тошноты надоел этот кабинет и это дурацкое ожидание неизвестных неприятностей. Не съездить ли, пока есть время, в Петькину музыкальную школу? Интересно, в котором часу они там начинают работу, — школа-то ведь считается вечерней…

Илья Васильевич придвинул к тебе телефон, набрал ноль девять. Справочная ответила не сразу и потом довольно долго выясняла нужный номер. Степняк не знал точного наименования школы, да и адрес был известен ему весьма приблизительно. Наконец номер сообщили. Минуты две он слушал густые, низкие гудки, но едва собрался положить трубку, как гудки прекратились и и чей-то недовольный голос сказал ему прямо в ухо:

— И чего звонят в такую рань? Только от дела отрывают!

Поперхнувшись от неожиданности, он спросил:

— Это музыкальная школа?

— Ну, школа, — ответил все тот же недовольный голос, — а в школе покамест одна я… окна мою.

Отвечала, по всей видимости, уборщица, которую он действительно оторвал от дела.

— А когда же у вас занятия начинаются?

— В два часа с половиною, гражданин. Первый урок аккурат в два с половиною.

Отбой прозвучал раньше, чем он успел сказать спасибо. Ну вот, он хотел поехать, он выбрал время, а в школе никого нет. Сейчас он позвонит и скажет Наде…

К удивлению Степняка, Надя спокойно выслушала его сообщение и, когда он предупредил, что во второй половине дня вырваться не сможет, ответила очень благодушно:

— Ну, хорошо, хорошо, только не нервничай.

Совет был полезный, но невыполнимый.

Пришел завхоз Витя Марочкин и ворчливо пожаловался, что три санитарки из второй хирургии требуют увольнения. Причины были разные: одна вышла замуж и уезжает к своему трактористу в подмосковный колхоз; вторая завербовалась на далекую стройку; третья, пожилая и опытная, стала бабушкой, дочь и зять работают, не с кем оставлять внучку.

Степняк вызвал к себе всех трех. Он твердо держался правила, что нельзя отпускать людей, не поговорив с ними подробно. Случалось, что после такого разговора человек забирал свое заявление и оставался работать.

Но эти три санитарки упорно настаивали на расчете. Степняку подумалось: а вдруг кроме выдвинутых личных причин есть у них на душе какие-то общие обиды? Та, которая вышла замуж, и пожилая, ставшая бабушкой, ничего не объяснили. А самая молоденькая, уезжавшая на далекую стройку, внезапно разоткровенничалась.

— А что, в самом деле? — вызывающе говорила она. — Зарплата наша, сами знаете, ерундовая, работа неинтересная и без всяких видов… Даже знакомым говорить неудобно — горшки таскаю. А я восемь классов кончила. И еще кричат на тебя.

— Кто кричит?

— Заведующий, конечно. Доктор Рыбаш. С больными он небось ласковый, а сестры и санитарки от него плачут. Он требует, чтоб мы как автоматы… не засмейся, не оглянись. А уж если какой больной пожалуется, что два раза звонил, а санитарка не пришла — ну, тогда конец! Разорется тут же, при всех, обзывать начнет…

Степняк не понял:

— Как это — обзывать?

— По-разному — и деревянной душой, и балаболкой, и вертихвосткой… Да разве все вспомнишь? Нисколечко с людьми не считается.

Это была известная песня. О том, что Рыбаш крикун, говорили все. Степняк и сам слышал, как в то утро, когда «все не заладилось», Рыбаш кричал этой сестре с кудряшками: «Дура! Мозги куриные!» — и еще что-то в таком же роде.

Назавтра сестра явилась к Степняку перед сменой, и он долго втолковывал ей, что доктор Рыбаш был просто невменяем накануне, что надо же понять врача, у которого на операционном столе умер человек. Сестра монотонно повторяла: «А оскорблять все равно не имеет права…» — и прямо из кабинета Степняка пошла жаловаться представителям Госконтроля. Те, объяснив, что занимаются тут только финансовыми и хозяйственными вопросами, посоветовали обратиться в райздрав. Наверное, она бегала и к Таисии Павловне…