Ефим Пермитин - Ручьи весенние

— Нет, пойду домой.

— Зачем ты лжешь мне?! — вспылила Вера. — Ты, конечно, пойдешь к ней! Пойдешь! — выкрикнула Вера и, низко наклонив голову, побежала к калитке.

— Вера! Ве-ро-чка! — Андрей устремился за ней. Вернуть ее, объяснить все, что его мучает! Но калитка была уже заперта. — Этого еще не хватало! Это черт знает что такое! — твердил он, вконец расстроившись.

Певица и администратор остались одни.

— Ну, малютка, пойдем.

— Куда?

В зале слышался топот выходившей публики.

— Как куда? В целинно-залежный отель!

…Неточка шла быстро. Расстроенный администратор еле поспевал. Он отлично понимал душевное состояние актрисы.

Она вошла в комнату и молча остановилась у порога.

— Ну, птичка моя, раздевайся, будем ужинать.

— С кем? — зловеще-тихо спросила Неточка.

— Как с кем? С любящим, верным твоим Иванчиком, мое солнышко… Надо будет и аккомпаниатору подбросить парочку бутербродиков. Бедняга так старался…

— Это безобразие! — закричала Неточка, давая полный простор своему возмущению. — Я думала, хоть поблагодарить зайдут!

— Ты все время забываешь, радость моя, что это тебе не Ялта, не Свердловск и не Тбилиси. Это же целинно-залежные земли! Одна их туалетная комната чего стоит! Ты видела их туалетную комнату? — Иван Петрович спешил хоть как-нибудь рассеять мрачное состояние Неточки.

— Замолчи!

Иван Иванов сник.

— Вот что… — Поднимаясь с табуретки и глядя на растерянного «друга», она закончила властно: — Сейчас же иди к этому… Ну… — она нетерпеливо щелкнула пальцами, — к Боголепову и скажи ему, что я хочу его видеть. Пусть сейчас же придет ко мне.

— Но, дорогая моя детка…

— Ивва-а-но-овв! — раздельно и властно произнесла Неточка и так угрожающе посмотрела в покорные глаза несчастного толстяка, что тот задрожал.

«Вот с таким же лицом в Москве она войдет в дирекцию, вытаращит свои синие глазищи и скажет: «Дайте мне другого администратора. Этот толстый Иванов меня раздражает! Я не могу с ним работать!»

— Ну, дай я хоть лакировки сниму, ведь темно же, грязь!.. — пробормотал Иван Петрович.

— Мма-а-рш! — крикнула Неточка и с неожиданной силой вытолкнула администратора за дверь.

Иван Петрович, очутившись в темноте холодной ночи, зябко поежился, второпях влип в какую-то жижу.

«Запорол лондонские лакировки!» — с сокрушением подумал Иванов, но, вспомнив о своей миссии и подумав о взбешенной Неточке, он забыл о лакировках.

…Боголепов жил в таком же новеньком пахнущем смолой, бревенчатом и тоже еще не обставленном домике, он сидел за немудреным дощатым столом. Иван Петрович невольно залюбовался обнаженными плечами и руками «Голиафа» с тугими выпуклыми мускулами. Защитная праздничная гимнастерка и узкий кавказский пояс висели на спинке простой железной кровати.

Голиаф улыбался всем своим крупным прекрасным лицом. Как видно, он только что с аппетитом поужинал: на столе стояла тарелка с остатками соленых огурцов и помидоров.

Боголепов, очевидно, все еще пребывал под впечатлением изумительного концерта и прочитанного письма от жены, писавшей, что у него родился давно ожидаемый им сын… «Я его назвала Константином», — писала еще слабой рукой Елизавета Матвеевна.

— Добрый вечер и приятного аппетита! — вкрадчиво сказал Иван Петрович, снимая шляпу, и, осмотревшись, бережно положил ее на некрашеный подоконник.

— Добрый вечер!

— Ну, как вам понравился наш концерт? — загадочно улыбаясь, спросил Иван Петрович.

— Знаменитый концерт! Я буду прямо говорить — обалдел! Меня как обухом по голове ударили!.. — восторженно заговорил Боголепов.

— Очень, очень рад! — все так же льстиво улыбаясь, заговорил Иван Петрович, относя восторг великана к его увлечению артисткой, и решил прямо, приступить к делу. — Я пришел к вам вестником радости, — сказал он, придвигаясь ближе, понижая голос и оглядываясь, не слышит ли их кто. Но, удостоверившись, что они одни, Иван Петрович осмелел: — Анна Алексеевна приглашает вас к себе…

— Что? — Боголепов перестал улыбаться и серьезно посмотрел на улыбающегося администратора.

— На рандеву… — пояснил Иван Петрович.

— Ч-тто-о та-ко-е? — Константин Садокович поднялся с табуретки и, выпрямившись во весь богатырский свой рост, сверху вниз взглянул на маленького толстяка.

Поднимаясь, Боголепов, для чего-то взял со стола письмо жены и сунул его в карман штанов.

— Ну, рандеву — свидание то есть, — снисходительно пояснил Иван Петрович.

— Свиданье? Это зачем же? — Краснея так, что могучая его шея налилась кровью, побагровела и так раздулась, что, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.

— Странный вопрос!.. Зачем молодая красивая женщина ночью назначает свидание молодому красивому мужчине?! Одна ждет вас в комнате для приезжающих…

— Во-о-о-он! — во всю глотку рявкнул Константин Садокович и с таким грозным видом и так быстро шагнул к помертвевшему от страха администратору, что он опрометью кинулся к дверям, позабыв на подоконнике свою дорогую итальянскую шляпу.

— Сводник!.. Жирная сволочь!

Иван Петрович не помнил, как он перепрыгнул через все ступеньки крыльца, как несся через грязь в кромешной темноте ночи.

И хотя от природы администратор был до чрезвычайности нахален, но нахальство его не заменяло ему храбрости: даже захлопнув наружную дверь и вскочив в комнату к Неточке, Иван Иванов все еще продолжал дрожать, испуганно озираться и прислушиваться, не гонится ли за ним озверевший великан Боголепов.

…Андрей знал, что сегодня он не уснет, и потому не торопился домой. Его больно ранили слова Веры. «Ей нет дела до того, что мне трудно…» Он силился понять, почему ему трудно, и не мог. Ясно было только очко: трудность в Неточке, и эта трудность возникла сегодня, на концерте. «Зачем она приехала? Любит? Любит! Что же «тогда» случилось с ней? А если и в самом деле то была ошибка? И ведь есть в ней хорошее, есть!» Андрей зло усмехнулся. «Вот теперь и мучайся… И пусть… Может быть, только пройдя через это, ты и станешь такой, какой я знал тебя раньше, какой верил…»

Ему вдруг показалось, что он обязан сказать ей все это. Именно он и именно теперь, когда между ними ничего уже быть не может. «Открыть ей глаза на самое себя. Помочь… Ведь никто этого не сделает так, чтобы она поверила, поняла всю свою мерзость. А какая, какая была хорошая!..» Он круто повернул к дому для приезжих. Приняв решение, Корнев почувствовал, как владевшее им весь вечер беспокойство исчезло.

Андрей действительно знал и хорошее в Неточке. Знал, как никто, с детства. Это хорошее были ее исключительная доброта, участливость в чужом горе, готовность в любую минуту помочь всякому.

Еще девочкой за ее склонность лечить всех, начиная от кукол и котят, звали ее «наш семейный доктор». В семилетием возрасте, не умеющая плавать, весною она бросилась в ледяную воду за слепым щенком — утонула бы, если бы ее не спас Андрей.