Лев Лондон - Строители

— Владик, — перебил я его излияния, — Владик, вы все знаете. Вы и ваша подружка ЭВМ… Скажите, что с Анатолием? Куда он исчез?.. Потом, может, будет еще один вопрос.

— Сразу о втором вопросе, Виктор Константинович… — Владик рассмеялся. — Вы, наверное, хотите спросить о Вике. Она еще при вас ушла. Работает в институте… Алло, алло!

— Я вас внимательно слушаю, Владик.

— Изредка звонит мне. Больше ничего приятного для вас не могу сообщить. Спрашивает о всех, кроме…

— Кроме меня.

— Да… Что касается Анатолия, то он продолжает работать в Управлении подготовки строительства. Стал еще злее.

— Спасибо, Владик, я вас понял.

Мы еще поговорили немного. Так, значит, спрашивает обо всех, кроме меня…

Бежали дни. Земля достигла станции «1 апреля».

В этот день, в восемь утра, раздался телефонный звонок. Когда я снял трубку, густой бас с досадой сказал:

— Черт знает что, никак вас не застанешь! Где вы пропадаете?

Я ответил осторожно:

— Слушаю вас.

— Почему вы задерживаете приемку площадки?

— Какой площадки?

— «Какой-какой»! — бас был явно недоволен. — Строительной, для СЭВ.

— Так ведь мне говорили, что она будет освобождена только третьего мая.

— Переселили досрочно. Разве плохо? Когда приедете на приемку?

— Но пока еще нет строителей. А кто говорит?

— Это меня не касается, что нет строителей. А говорит Савушкин. Вы что, меня не помните?.. Приезжайте немедленно.

Кто такой Савушкин, я не помнил, но на площадку нужно было ехать.

— Нефедов! — Савушкин, административный инспектор, сейчас я его узнал, шел мне навстречу, горделиво неся впереди солидный живот. Я не обмолвился, создавалось впечатление, что живот существует отдельно от Савушкина и административный инспектор получил его как бы в награду.

— Вот акт. Вечно с вами, строителями, возиться приходится.

— И вас, Савушкин, не узнать. — Мне захотелось прикоснуться к его животу — нет ли тут обмана. Может быть, он надувной, резиновый?

На худом лице инспектора появилась самодовольная улыбка.

— Да, знаешь… время, брат, — проворковал Савушкин.

Я расписался в акте о приеме площадки.

— Ну а теперь, — в его голосе звучал металл, — примите, товарищ Нефедов, предписание… Почему вы до сих пор не оградили площадку?

— Но ведь и минуты не прошло…

— Это меня не касается: минута или месяц. Приняли, отвечайте. — Савушкин еще больше выпятил живот.

— У меня пока нет рабочих.

— А-я-яй, такой большой начальник… Подписывайте!

Но я знал повадки инспекторов: достаточно было подписать предупреждение, как сразу выписывался штраф.

— Большой начальник? — улыбаясь, переспросил я.

— Конечно, — подтвердил Савушкин, не замечая подвоха.

— Ну тогда, дорогой товарищ, сдайте, пожалуйста, предписание моему секретарю.

— Секретарю?! Где он?

В ответ я пожал плечами.

Савушкин вдруг рассмеялся:

— Бывалый ты стал человек, Нефедов. Помню, как я тебя, прораба, штрафовал по два раза в месяц… Даже одобрение своего начальства получил за перевыполнение плана.

— Да, бывалый…

Так я стал полновластным хозяином этой площадки. Я осмотрелся. Ветер бесцеремонно гулял по улице, стучал дверьми одного домика и сразу, словно опасаясь погони, бросался к другому, третьему, ожесточенно рвал ставни, затихал на минуту, ждал. Но за ним никто не гнался, домики были пусты. Даже старик с бутылкой кефира после долгой торговли (все выбирал ванну побольше) и тот вчера погрузился.

Сейчас уже различные атрибуты людского быта — скамеечки, резьба на окнах, заборы — не вызывали никаких чувств. Люди уехали, и все, что меня окружало, на строительном языке называлось коротким, энергичным словом: «Разборка».

Я вошел в дом, где пребывал административный инспектор. Окна и двери тут были гигантского размера, словно в доме жили не обычные люди, а циклопы. В зале стояла высокая, как памятник, печь, облицованная белым кафелем, будившая почему-то мысли о бренности людского бытия.

Савушкин уже все вывез, было пусто и одиноко, только на подоконнике шириной в добротный стол стоял телефон. Я обрадовался ему.

…На следующий день ровно к девяти (дисциплина и порядок!) я явился на работу, хотя, собственно говоря, не знал, что буду делать в этом пустынном доме на покинутой улице.

Но дом не был пуст. Когда я открыл дверь, то увидел высокую, худую женщину с коротко подстриженными волосами. Она сидела на подоконнике и покуривала, рассматривая журнал.

— Здравствуйте, — удивленно сказал я.

Она отложила журнал и, не вставая, сказала:

— А, Виктор Константинович! Здравствуйте! Ну как вам тут?

— Так… знаете, — ответил я неопределенно. — Чем могу быть полезен?

— Это не нужно, — дружески сказала она. — Со мной нужно просто… Елена Ивановна.

— Но не знаю, чем обязан?

— Опять!

— Да… но… («Черт знает, кто же она такая?!»)

— Понимаю. Вы точно такой, как мне рассказывали. — Она не спеша закурила новую сигарету. — Может быть, вы предпочитаете молодых секретарш?

Так вот оно в чем дело! Кто же ее прислал?

Словно угадывая мои мысли, она не спеша рассказала, что работала секретарем у Костырина, но не сработалась. Возможно, виновата она. Тут ей предложили пойти сюда… Она прервала рассказ и улыбнулась:

— Высокая печь, правда? — Потом, окинув меня проницательным взглядом, в упор спросила: — Так я вам нравлюсь? — И, не ожидая ответа, соскочила с подоконника, протянула длинную руку, холодную, как кафель нетопленной печи. — Я тоже думаю, что мы сработаемся… Ага, привезли!

Подъехала машина.

— Что привезли, Елена Ивановна?

— Я звонила Костырину, он прислал мебель.

Кто такой Костырин, я так и не знал, но мне вдруг показалось, что отделался он сравнительно легко.

Дальше события развивались весьма стремительно. Подошла еще машина… Елена Ивановна сидела на подоконнике и, покуривая сигарету, давала указания, где что ставить.

Через час я сидел за огромным письменным столом; справа через открытую дверь виднелось большое помещение, меблированное для заседаний, а слева, в небольшой комнате, Елена Ивановна отстукивала на машинке бог весть какую бумажку.

Я вышел. Ветер стих… Было все: приказ главка о назначении, строительная площадка, весьма энергичная секретарша; были даже экскаватор и два бульдозера, которые в ожидании начала работ пригнало вчера управление механизации; наконец, была контора, кабинет, телефоны. Но все равно площадка была мертва, не было главного — людей.

Мой вечный спутник — телефон, пока тихенький-тихенький. Сидя за своим столом, я мысленно представил свои задачи. Первая — проект. Конечно, раунд был за проектировщиками, но сдаваться нельзя. Великий закон, который открыл Анатолий, гласил, что экономия труда строителей начинается в проектной мастерской… В мастерской, так-так! А попробуй доказать архитектору Кузяеву, что винтовую лестницу нужно заменить на обычную, попробуй убедить бестелесного Ракова (между прочим, почему возникает это впечатление бестелесности?) сократить объем монолитного бетона, когда конструктор уверен, что монолит нужен для устойчивости здания; попробуй, наконец, добиться чего-нибудь от Кореня, когда он бледнеет от одного упоминания о Василии Васильевиче. (Кто он такой? Наверное, какое-то большое проектное начальство.)