Лев Лондон - Строители

Забыть его пора! Но вот сижу я у молодого инженера, воспитанника вуза, где каждый предмет учит, что трудностей нет, есть только неорганизованность, а он, инженер, спокойно и с достоинством произносит это слово.

— Вы вовремя заявили металл? В Москве все есть, нужно только в срок дать заявку.

— Да, конечно. — Он берет заранее приготовленную папку с закладкой. — Вот смотрите, в июле прошлого года. — И, переходя сам в наступление, вежливо спрашивает: — Кажется, времени было достаточно, чтобы выполнить заявку?

Неужели все же «трудности» остались?

— А приняли заявку?

Начальник удивляется:

— Мое дело дать заявку.

— А все же?

Начальник вызывает Машу, командующую всеми заявками. Маша, полная молодая женщина, весьма агрессивна:

— Я же вам в июле прошлого года докладывала, Олег Иванович, что требовали обоснования.

— Припоминаю. Я, кажется, послал вас к главному инженеру.

— Послали. Главный сидел на Огарева, он сказал, что у него нет времени. Я пришла снова к вам… Можно сказать, что вы мне тогда ответили?

— Перед представителем райкома у нас секретов нет…

— Вы сказали: «Обойдется, Маша, это детская больница. Когда нужно будет, балки дадут»… Вы еще добавили, Сказать?

Начальник кивнул головой.

— Вы еще добавили: «Дадут как миленькие, — мстительно чеканила Маша. — Никуда не денутся!»

— Возможно, так и сказал, — спокойно и равнодушно произнес начальник. — А все-таки с металлом — трудности.

Кажется, по природе я не злой человек, но, докладывая после секретарю райкома, я требовал по меньшей мере четвертования начальника СУ.

Для себя я сделал тогда вывод: на строительстве нового здания главное — подготовка. Конечно, можно иронизировать над начальством, вроде: водитель его не так себя ведет, а секретарша излишне строга, да и сам начальник резковат, но то, что меня освободили от текущей работы и дали возможность просто подумать, говорило о дальновидности руководителей главка.

Из окна своей квартиры я видел сад. Свет фонарей падал на голые яблони со странно изогнутыми черными ветвями. На земле — лужи воды, а вдоль дорожек — черные холмики, которые никак нельзя было принять за снег. Но утром, выйдя во двор, я изумился: все чисто, бело, деревья стояли праздничные, на каждой ветке, веточке аккуратно лежал искрящийся пушистый снег, как ни в чем не бывало падали снежинки.

Зима, словно дотошный заказчик, снова и снова возвращалась… Кажется, все оговорено, корпус сдается через две недели, подписали протокол. Заказчик ушел радостный, пожимая руки, извиняясь за дотошность («служба у него такая!»), клялся, что больше не будет надоедать. А через день он тут как тут.

«Ну чего вам, Петр Петрович? — досадливо спрашивает прораб. — Только от работы отрываете».

А заказчик воркует, ему бы еще сделать…

«Так в смете уже ничего нет, Петр Петрович».

Что-то еще говорит заказчик — зима, сыплет белый снежок обещаний. Что? Может быть, снова лыжные прогулки в молчаливо спрашивающем лесу? Но смета зимы действительно исчерпана, и когда я выхожу из метро — на мостовых, тротуаре по-весеннему течет талая вода, снега нет… А был ли он вообще?!

Первый визит в проектную мастерскую напоминает начало спортивной встречи незнакомых команд, когда противники уходят в оборону, изучая друг друга, хотя знают, что рано или поздно развернется открытая, бескомпромиссная борьба.

Чтобы в этом не было сомнений, в проектной мастерской висел многозначительный плакат:

ПРОЕКТИРОВАТЬ НЕ ТАК,

КАК ХОТЯТ ЗАКАЗЧИКИ И СТРОИТЕЛИ,

А ТАК, КАК НУЖНО!

Только что архитектор Лазарев (имени-отчества я пока не знаю), доброжелательный и, кажется, молодой, рассказал об архитектурном решении здания. Честно говоря, я слушал не очень внимательно, обычно строителя интересуют конструкции. Мне запомнилось только, что здание стоит вдоль проспекта, что складывается оно из нескольких зон — по буквам алфавита: А, Б, В, Г, Д и Е… Нет, кажется, «Е» не было. И что высотная часть «В» имеет тридцать этажей.

Слушал я еще потому невнимательно, что знал — с первого раза все равно мало что запомнишь, главное — познакомиться с проектировщиками. Лазарев ясен. Конечно, с ним будет легко. Интересно, сколько ему лет? По-спортивному подтянут, одет несколько небрежно, как обычно одеваются до тридцати. Но почему на его лице так много мелких морщинок? «Сорок», — решил я… Он мягко улыбнулся мне, заметив, что я его рассматриваю.

Напротив меня сидел второй архитектор — Кузяев. Когда Лазарев говорил о зоне «Д», он все время с опаской посматривал на Кузяева. Но тот холодно молчал.

Один раз Лазарев спросил его:

— Так, Николай Александрович?

Последовал быстрый и резкий ответ:

— Ты ведь знаешь, зачем спрашиваешь?

— Все же эта зона твоя, — заметил, улыбаясь, Лазарев.

— Ну и что?.. Все равно, кто бы ни рассказывал, строители будут против… Очень сложно, правда? — вдруг спросил он.

Вопрос застал меня врасплох, в это время я следил за конструктором Раковым. На листке бумаги он ручкой рисовал какую-то деталь. Линии, цифры ложились на бумагу неровно, но как-то очень аппетитно. Подумалось, что по таким эскизам его помощникам приятно работать.

— Так как? — повторил свой вопрос Кузяев.

Я собрался с мыслями:

— Да, штука сложная.

— «Штука»? — ядовито переспросил Кузяев.

— Подвесной потолок сложный, — поправился я.

— Вы, значит, против?

Кузяев был тоже ясен. С ним будет нелегко, но потолок дело дальнее.

— А несущие конструкции? — спросил я, уклоняясь от ответа.

Конструктор не спеша дорисовал эскиз, отложил его в сторону, через очки посмотрел на меня. Несмотря на то что он был довольно полным, он почему-то показался мне бестелесным. Он смотрел на меня очень внимательно. Во взгляде было уважение, с каким, обычно проектировщики относятся к строителям, тоже инженерам, но выбравшим себе почему-то тяжелую, полную тревог работу на стройке.

«Трудновато, да? — спрашивал его взгляд. — Как ты выдерживаешь крики водителей грузовых машин, вечную пыль и шум на стройке, нехватку всего? Наверное, и пресмыкаешься перед девчушкой в банке, когда перерасход зарплаты. А техника безопасности? Как ты можешь заснуть спокойно, ведь на монтаже работает ночная смена и, может быть, именно когда ты потушишь свет и закроешь глаза, произойдет несчастный случай? Скажи — как и, главное, для чего ты выдерживаешь все это?»

Но в глубине его глаз за уважительностью и доброжелательностью я улавливаю оттенок пренебрежения: «Послушай, друг, ты же, наверное, все уже забыл, чему тебя учили. Сейчас ты будешь спорить. Мне придется внимательно выслушивать, хотя ты уже как инженер человек конченый. Ты ведь самую простенькую раму не рассчитаешь… А может быть, именно потому ты и работаешь на стройке?»