Лев Лондон - Строители

— Что он сказал, что он сказал? — спросила Мария.

Я постоял несколько секунд молча.

— Слушай, Аркадий, а не кажется ли тебе…

Он сразу прервал меня:

— Мне ничего не кажется. Слышишь, ничего не кажется! Я уверен, слышишь, уверен, что ты не сделаешь мне больно…

Машина выехала на Ленинградский проспект. Исчезли зеленые рощицы, поля. Справа и слева — дома, только дома.

Я видел Марию, когда она прощалась. На ее лице появилась странная улыбка, чуть осуждающая, знающая что-то неведомое мне, немного даже покровительственная…

— Я провожу вас, Мария.

— Нет.

Я все же вышел с ней. На улице было пустынно, — и как всегда поздние улицы казались мне загадочными. Мы шли молча. У своего дома Мария остановилась.

— Вы ее очень любите? — вдруг спросила она, угадывая, о чем я все время думал.

Я промолчал. Она подошла к подъезду, но, сделав несколько шагов, быстро вернулась, странно улыбнувшись, сказала:

— Вы с Аркадием все решили по-инженерному: логично и ясно. Правда? Он меня любит, вы — нет… Он ваш товарищ. Я ему нужна. Вот вы взяли статуэтку и переставили… Нет, статуэтка — это из другой жизни, лучше сказать, взяли машину, которая не нужна на вашей стройке… Да? Не нужна? И отправляете к Аркадию, туда, где эта машина нужна… Это очень-очень разумно и, главное, по-деловому, технологически правильно. Только вы вдвоем, такие милые, хорошие, о самой машине не подумали. — Мария на миг остановилась, потом резко сказала: — Вы вдвоем ошиблись, промашку дали.

— Мария, послушайте…

— Идите, пожалуйста! Слышите, уходите! Или я сейчас наговорю вам дерзостей. Уходите!

— Я не пойду, пока вы меня не выслушаете.

Она быстро пошла по лестнице. Хлопнула квартирная дверь, на третьем этаже зажглось окно.

Я сел на скамейку. В окне напротив дрогнула занавеска, один раз, другой, потом потух свет.

Устроился на скамейке поудобнее. Конечно, она здорово все сказала, не в бровь, а в глаз. Весьма острая девица! Теперь для того чтобы хоть как-нибудь «спасти лицо», мне придется ждать тут.

Понимаю, на этом месте многие улыбнутся: «Чудак!» Согласен — все это по-детски, но какой другой выход можно было предложить?

Очевидно, я заснул. Кто-то коснулся моего плеча… Передо мной в коротком халатике стояла Мария. Свет фонаря легко золотил ее гладко причесанные волосы:

— Вы что, до утра собираетесь тут сидеть?

— Мария, — обрадовался я, — как хорошо, что вы пришли!

— Идите домой!

— Сейчас, Мария, я вспомню речь, которую я заготовил. Вы еще сердитесь?

— Вот чудак! Какая речь?

— Поцелуйте меня в щеку, Мария… чтобы я знал — вы на меня не сердитесь. Только в щеку, по-другому нельзя, Аркадий запрещает… Потому что это технологически неправильно.

— Старовата я для этого дела. Ну-ка, поднимайтесь!

Я открыл глаза. Передо мной с метлой в руке, в фартуке стояла полная пожилая женщина. Она подозрительно смотрела на меня.

Было холодно, часы показывали четыре утра. На белесом горизонте уже появились теплые тона.

Знакомое окно было безмолвно и спокойно. Я рассердился: как же так — спит себе. А я тут, на этой жесткой холодной скамейке с тысячью острых углов. Черт с ними, с амбициями, — времена рыцарей печального образа давно прошли. Им, рыцарям, не нужно было рано утром вставать, готовить себе яичницу, а к десяти, как мне сегодня, быть в аэропорту.

Я встал со скамейки.

Дворничиха посмотрела мне вслед и беззлобно сказала:

— Такой почтенный молодой человек, и вдруг…

Я быстро пошел, остальной ее тирады не расслышал.

«Ну смотри, Мария!»

— «Почтенный молодой человек», — повторил я вслух.

— Что такое? — все еще демонстрируя свое неудовольствие, спросил Померанцев.

— Это так… вспоминаю.

— Мы сейчас заедем к тебе на стройку, позвоним в секретариат. Что там случилось? Эта вечная история с иностранцами…

— Хорошо. А вдруг…

Померанцев, блеснув стеклами пенсне, посмотрел на меня уничтожающим взглядом.

— Товарищ Померанцев еще никогда не пропускал, — вступился шофер Коля.

Машина, вильнув по переулкам, въехала на стройку. Когда мы вошли в контору, навстречу нам поднялась молодая женщина.

— Я из Софии… Инженер Цола Милова, — сказала она на чистейшем русском языке.

Кажется, в таких случаях пишут: «немая сцена».

— Весьма… Наши глубокие извинения. Тем более… — оправдывался Померанцев.

— Не нужно извиняться, товарищ, кажется, Померанцев, — с озорной улыбкой ответила Милова. — Я могу засвидетельствовать… Это слово правильное? — спросила она меня.

— Безусловно.

— Я могу засвидетельствовать, что вы нас встречали.

Могу даже повторить ваши слова: «Эта? Нет» — так вы сказали, когда я проходила.

— Весьма… — снова начал Померанцев, усиленно протирая стекла пенсне. — Тем более… Товарищ Нефедов, — вдруг строго сказал он мне, — чего же вы стоите? Приглашайте наших гостей к завтраку. — Померанцев пребольно лягнул меня ногой.

Милова представила нам своих спутников: архитектора Стоянова, молодого человека, добродушного, с могучими плечами, и бригадира, седого, тоже, видно, очень крепкого.

— Весьма! — приговаривал Померанцев, здороваясь с каждым. — Товарищ Нефедов, почему же вы не приглашаете к завтраку?

Ну что ему скажешь? Ведь у нас был совсем другой план действий — отвезти гостей из аэропорта в гостиницу и там, в ресторане, позавтракать.

— Как вас величать? — наконец спросил я Милову.

— Если по-болгарски — Цола, по-русски, наверное, будет Цола Александровна…

— Есть такое предложение, Цола… — хотелось оказать ей внимание и обратиться, как принято у нее на родине. Но имя как-то странно прозвучало тут, поэтому — я быстро добавил: — Александровна, поехать сперва в гостиницу.

Милова ответила сразу, поблескивая черными-пречерными глазами.

— Мы уже там были.

Пришлось снова обратиться к моей вездесущей секретарше. Через минут пятнадцать мы («мы» — это гости из Софии, Ким, Роликов, Померанцев и я) пили кофе. Правда, сервиз уже был другой, попроще, без амуров. Как тихонько сообщила мне секретарша Елена Ивановна, сервиз подарил ей Костырин. Когда Елена Ивановна заявила ему, что «очень скучает по прежней работе и, вполне возможно…», он просил принять сервиз «насовсем».

— Вот чудак, — усмехнулась Елена Ивановна, — я ведь и не думала от вас уходить… Почему вы вздыхаете, Виктор Константинович?

— Да так.

Быков пришел позже всех. Он презрительно оглядел наш тощий стол (кофе, печенье, сигареты), что-то сказал Киму. Вскоре шеф-повар Иван Иванович, приветливо улыбаясь, расставлял бутылки и тарелки.

Видно, Милова произвела на Быкова сильное впечатление — он краснел, отвечая ей, и смотрел в сторону. Шеф-повар налил рюмки и осторожно сел с края стола.