Лев Лондон - Строители

— Что же, и дальше будем срамиться? — недовольно спросил начальник главка.

Быков, Ким, Сарапин молчали. Они с самого начала были против новой технологии, отвечать следовало мне. А что я мог сказать? Действительно, пока не получалось.

— У меня нет времени, — начальник главка смотрел на меня.

Мне нужно было логично и твердо защищать свою позицию. Но когда все смотрят на тебя с неодобрением, мысли уходят куда-то в сторону. Вместо доказательств, я, запинаясь, сказал:

— Да… не получилось… пока. Мне нужно еще две недели.

— Ваше мнение? — спросил начальник главка Сарапина.

— И речи не может быть. Вы, Сергей Платонович, правильно сказали: только срамиться будем… Да еще перед иностранными фирмами.

Ким поддержал Сарапина. Быков молчал, сейчас его мнение, наверное, было решающим.

— Я думаю… — начал Быков.

— Мы все такого мнения, Сергей Платонович, — быстро сказал Сарапин, пристукнув палкой. — Быков тоже против.

Невольно я посмотрел на привычную ленту Москвы-реки. По набережным всё мчались машины, груженные хлебом, кирпичами, ломтями домов — панелями. Люди готовили завтрашний московский день… Этот дом — тоже Москва. Я должен за него постоять.

— Я не прошу, Сергей Платонович, — неожиданно твердо сказал я. — Требую еще две недели. Это мое право, и даже вы не можете его отнять.

Несколько секунд, как мне показалось, он колебался, потом холодно сказал:

— Требуете? Нет, на этом эксперимент закончим. Хватит.

Теперь они стали вежливы. Сарапин снова обратился ко мне по имени-отчеству, предложил пойти вместе. Я отказался. Начальник главка, прощаясь, задержал мою руку. Правда, это, может быть, мне показалось.

Я остался в корпусе один.

Темнело. Вдруг добрый волшебник, именуемый «Мосгорсветом», двинул палочкой-рубильником — фонари зажглись; вытягивая длинные шеи, они старались осветить оживленный проспект, по которому все так же бежали машины. Где-то, наверное в парке Горького, заиграла музыка. Осветились — заговорили со мной окна домов. Взошла луна, холодно, спокойно.

Уходить не хотелось. Сделать хоть один шаг — это значило снова нужно что-то решать. А что решать? Что я мог еще решать?

— Извините, Виктор Константинович. — Подошел Ким, за ним Роликов. — Не помешали?

— Чего вам? — не оборачиваясь, спросил я.

Ким шагнул вперед, чарующе улыбнулся.

— Мы вот с Роликовым… Нет, вернее, я сам, хотел задать один вопрос, да вот только сейчас решился. Вы последнее время ко мне строги очень стали. Можно?

Я ничего не ответил.

— Не пойму я вас, Виктор Константинович, почему вы так добиваетесь потока? Верно, на жилых домах поток уже норма, но ведь это уникальное здание. Еще никогда в истории строительства на высотном доме не работали поточно. Почему вы хотите работать одной бригадой? Ведь это триста человек! Такой бригады тоже никогда не было… Ведь не получится! Смотрите, одни отстают, другие опережают. — Он прислонился к колонне, подождал немного. — Вижу, вам не хочется отвечать. Да?

Мне неприятен и Ким, и этот бесцельный разговор. Я подошел к краю перекрытия. Далеко возникло сияние. Откуда оно? Свет многих фонарей, что ли?

— Вы коммунист? — вдруг резко спросил я его.

— Да, коммунист.

— А как вы понимаете обязанности коммуниста?

— Как? Вы вроде экзамен устраиваете. — Ким подошел ближе. — Ну хорошо, отвечу. Выполнять план… перевыполнять его.

Роликов молча стоял в стороне.

— Выполнять, перевыполнять, — зло повторил я. — Такой вроде тонкий товарищ, а говорите штампами… План, конечно, нужно выполнять. Но как? Разве это все равно? — Я уже не мог остановиться. — Послушайте, вот тут впервые рядом начали работать строители разных стран, тысячи глаз смотрят на нас. Мы привыкли слышать высокие слова с высоких трибун, но иногда они нужны и на стройке. Разве вы не понимаете, что именно в идее Роликова о бригаде доказывается сила коллективного труда…

— Он пришел, Виктор Константинович, чтобы отказаться от своей идеи. Он, не хочет, чтобы у вас были неприятности.

— Роликов уже не может отказаться. И вы не можете отказаться от своей идеи потока, который должен доказать, что именно у нас лучшие возможности для передовой технологии…

— Но не получается, Виктор Константинович. Мы отстали на две смены. Если вы говорите об обязанностях коммунистов, то прежде всего не следует заниматься прожектами. Трезво все учитывать: Трезво, Виктор Константинович! Мы плохо рассчитали, мне не хватает кранового времени. Что же страшного, если каждая фирма будет работать по своему графику?.. Наверное, вы считаете, что мы вас предали сегодня? Честное слово — выручили. Работать на стройке «тик-так» — нельзя…

…Зажглись красные лампы на высотном здании гостиницы «Украина». Говорят, что они предупреждают самолеты. Неужели самолеты так низко летают?

— Нельзя, Виктор Константинович, согласитесь. — У Кима в запасе было много улыбок. На этот раз улыбка была доверительной.

— Идите к черту, Ким, с вашими улыбочками, — не выдержал я. — Если пришли говорить серьезно, спрячьте их.

— Сделано, Виктор Константинович.

— Тогда отвечу. Неправда, все правильно рассчитано.

Кран успевает. Да, согласен, дело в «тик-так». — Я повернулся к Роликову. — И вы послушайте. Сейчас все говорят о научно-технической революции. Вы знаете, в чем она?

— Панели, краны, — ответил Ким.

— Нет! Краны у нас давно. И панели к нам давно подбирались… Революция в этом самом «тик-так». Вы понимаете, Роликов?

Он молчал. Вообще за время нашей беседы он сказал только одно слово, когда здоровался.

— Понимаете, когда-то строили только в теплое время, зимой был разрыв. Потом начали строить и зимой, сначала только стены. Потом перешли на круглогодичное строительство… Так вот, НТР, эта самая научно-техническая революция, в строительстве заключается в том, чтобы не было никаких разрывов в работе. Как на заводе: «тик-так». Но для чего это я вам говорю? Для вас главное — не лезть на рожон, не ссориться с начальством. Правда, Роликов?.. Идите, пожалуйста, отсюда.

Они ушли. Я поехал домой.

Помню, утром следующего дня на работу я выехал поздно. А чего, скажите, мне было спешить? Черт с ними, с начальником главка и с этой компанией: Сарапин, Быков, Ким… Не хотят, не надо. Разве мне больше всех нужно?

Сколько раз я так брел один по улице: утешая себя, мысленно сжигая корабли и вместе с тем втайне надеясь, что все изменится. Не веря в чудо, я истово ждал его, мечтал о нем.

А улица жила своей безжалостно устроенной жизнью: через определенные промежутки времени меня обгоняли троллейбусы, останавливались в определенных местах, отмеченных белыми табличками. Открывались двери — выходило два-три человека, садилось два-три человека. Троллейбусы шли дальше, к другой белой табличке… Из магазинов со скучными вывесками «Мясо», «Хлеб», «Продукты» выходили один-два человека, входили один-два человека. У одного угла, у другого угла стояли темно-красные ящики — автоматы газированной воды. Никто тебя не спросит, какой ты хочешь сироп. Три копейки — порция сладковатой теплой воды, еще три копейки — еще порция.