Лев Лондон - Строители

Прораб еще раз скользнул взглядом по комнате.

— Я в отпуске.

— В отпуске? — удивился композитор. — И время тратите на обход квартир?.. — Иннокентий Никитич представил себе свой отпуск: последние годы он ездил в Италию, Францию, был в Варне… Только сейчас он заметил новый, плохо сшитый костюм, который делал прораба кривобоким, увидел фотоаппарат, висящий через плечо, вспомнил странную улыбку. Да, конечно, прораб пришел, чтобы встретиться с людьми, для которых он трудился. Может быть, для этого человека такая встреча — самое удивительное приключение в жизни… Он, Иннокентий Никитич, — баловень судьбы, у него интересная жизнь, даже его неудачи и те были интересны. А вот этот человек?.. Иннокентию Никитичу стало не по себе:

— Так вы в отпуске?! Вот хорошо, что вы зашли ко мне. Может… — Он вскочил и подошел к буфету. — Пожалуйста, прошу вас.

Но прораб даже не посмотрел на рюмки.

— Я не слышу шума сверху.

— Да-да, конечно, это всегда так бывает… Вы заметили, товарищ, — быстро заговорил композитор, — вот телевизор совсем барахлит, а как приходит мастер, работает отлично. Прошу вас. — Он взял рюмку.

— Может, вам показалось? — спросил прораб.

— Как показалось? (Ну вот, хочешь с человеком по-хорошему!) Что значит показалось?! Я не сплю ночами… днем не могу работать, а вы «показалось»! (Противный сухарь!) Я это так не оставлю! — снова вскипел композитор. — В конце концов, я обращусь… — Он на минуту остановился, так как не знал, куда нужно обратиться. — Я обращусь… в контроль… (Ну конечно же в контроль, должен же быть какой-то контроль над этим человеком!) Это так даром не пройдет…

Лицо посетителя осталось спокойным. Композитор видел, как он провел рукой по стене, потом вышел в переднюю. Композитор прошел за ним, хотел открыть дверь, но ключа не было.

— Черт его знает, куда он делся, — раздраженно сказал Иннокентий Никитич.

— Он у вас в правом кармане. — Прораб вытащил помятый блокнот, что-то записал. — Это мой телефон. Если вам снова покажется, что сверху стучат, — позвоните мне.

— Как покажется?! — закричал композитор…

Когда через минуту композитор вышел на балкон, он увидел своего гостя. Ссутулившись, тот медленно шел по двору. Фотоаппарата на плече уже не было. «Забыл у меня, что ли?» — с беспокойством подумал Иннокентий Никитич. Но тут же увидел сверток в руке странного посетителя. «Завернул в газету. Зачем он брал с собой фотоаппарат?»

Многие, даже очень простые вещи остаются для нас тайной. Никогда композитор Уранов не узнает, что старший прораб Петр Иванович Самотаскин взял с собой фотоаппарат, который ему преподнесли к отпуску строители, чтобы фотографировать счастливого жильца квартиры № 13 дома № 1 по Кривоколенному переулку.

Теперь Аксиома могла пойти к Новому начальнику. Ведь если этот сухарь побоялся признаться, что он прораб, да притом разъезжает с молодыми скрипачками, то его поведение в прорабской, так поразившее Аксиому, было просто позой.

Она вышла на улицу. В Москве было время дождей — так, кажется, говорят в некоторых странах. Во всяком случае, самый жаркий московский месяц — июль был холодным, с ветрами и дождями. Этот год, как рассказала ей Анета, был по старинному исчислению годом Скорпиона. А чего можно ждать от зловредного насекомого — известно. Где-то наверху грохотало, скрежетало.

Аксиома шла вдоль университета. Ей всегда казалось, что из всех видов искусства архитектура больше всего влияет на человека. Может, она и ошибается. В споре с ней квалифицированный искусствовед легко докажет ее ошибку, — мол, литература, музыка сильнее… Может быть… Может быть! Это, конечно, ее личный взгляд, так сказать практический… Ну скажите пожалуйста, уважаемый искусствовед, сколько раз в году вы читаете «Войну и мир»?.. А, то-то же! Может, раз, а может быть, раз в три-четыре года. Правда? Сколько раз вы слушаете «Евгения Онегина»? Не более раза в пятилетку. Так? А вот она каждый день любуется ансамблем университета, когда проходит мимо. И радостно ей, и чуть тревожно… Даже — два раза в день… Сколько это за пятилетку, уважаемый и почтенный оппонент? Сейчас сообразим: два помножить на пять и помножить на триста шестьдесят… Три тысячи шестьсот раз! Чувствуете разницу?!

Вы предлагаете кончить спор, — мол, о чем с неучем говорить?! Согласна. Но прошу вас, очень прошу, в раннее июльское утро приехать к университету. Подойти не к главному фасаду — там слишком много асфальта, а к тому, где памятник Ломоносову. Сядьте, пожалуйста, дорогой товарищ, скромненько на скамеечку — на этот раз вокруг вас не будет толпы внимательных слушателей. Посидите сами, один-одинешенек. Смотрите, какое благородное сочетание объемов, какой легкой кажется центральная часть, которая подымается вверх на двести пятьдесят метров!.. Она не давит на вас, и вам кажется, что у вас появляются крылья и вы тоже несетесь вверх… А потом посмотрите на памятник и на четырехэтажные корпуса, которые обрамляют площадку. Обратите внимание на серебристые ели, они, словно обнявшись, попарно стоят по краям площадки, покрытой цветами… Смотрите, как здорово найдена высота этих корпусов! Правда?.. Только не спешите, очень прошу вас, посмотрите на смелые вставки из красной керамики…

И еще думала Нина Кругликова, прозванная на стройке Аксиомой, что если люди захотят, то они всего могут добиться, даже построить такое чудесное здание. И что закон количества и качества, который ночью на стройке внезапно возник в ее мыслях, все же правильный.

— Там у него много людей, и все кричат, — с опаской сказала Леночка, молоденькая секретарша.

— Ничего, Леночка, он меня приглашал. — Аксиома широко раскрыла дверь. — Можно?

В комнате действительно шуму было много, но людей — всего трое: Новый начальник, Егоркин, тот, что временно замещал Самотаскина, и мастер Семен.

Кричали Новый начальник и Егоркин одновременно. Семен молчал.

— Вы это бросьте! Ясно? — наклонившись вперед из-за стола, гремел Новый начальник.

Егоркин стоял пред столом, маленький, ершистый. Синий берет на его голове был лихо сдвинут, усики торчали вперед.

— И вы это бросьте! Ясно?

— Я вам… — скрежетал Важин.

— И я вам! — не сдавался Егоркин.

— Аксиома, очаровательно улыбаясь, подошла к столу.

— Вы меня вызывали, Игорь Николаевич? Вот я пришла. Может, не вовремя? Тогда я уйду.

— Нет, останьтесь, пожалуйста, — сбавляя тон, сказал Новый начальник. — Вот, посмотрите на него, — снова вспылил Важин, показывая на Егоркина.

— Нет, вы посмотрите на него! — показал Егоркин на Нового начальника.

Аксиома в этот момент подумала, что нет более противного зрелища, как спор двух мужчин, которые уже себя не контролируют. Она вдруг подумала, что сухарь Петр Иванович никогда бы такой спор не затеял.