Лев Лондон - Строители

А если всерьез, то смотрите-ка, и у Вас, за тысячи километров от Москвы, та же проблема — экономия человеческого труда…

Звонил изобретателю пневмобетонной установки Мурышкину. Он очень заинтересовался моим рассказом, но вот беда — улетает куда-то. Дал чертежи и подробную инструкцию. Высылаю их.

Крепко жму Вашу руку.

Виктор .

Не могу удержаться: какой он, этот Сперанский?

Из Крыма.

От Николая Николаевича Скиридова.

Два дня, Виктор, не был на своей стройке, лежал в постели. Не пугайся, просто моего профессора вызвали куда-то на консультацию.

Утром, не дождавшись профессора, я пошел на стройку, но у ворот меня остановил главный врач.

— Вы куда, миленький? — любезно спросил он.

— На стройку.

— Ах, на стройку! Да-да, понимаю, это очень важно, чтобы больной человек, очень больной, работал на стройке. А ну, миленький, пойдемте.

Он привел меня в палату.

— Отдохните, миленький, два-три дня. От этого, возможно, стройка пострадает, не спорю, но вы и я выгадаем.

Я начал было протестовать, но он серьезно и просто сказал:

— Вот вы считаете меня бюрократом. А известно ли вам, что не только у инженеров существуют нормы и правила, нарушение которых является беззаконием?

— Ну, а профессор? — не сдавался я.

— Профессор — ученый с мировым именем. А я — рядовой врач!

…На третий день приехал профессор. Он поздоровался и как ни в чем не бывало предложил отправиться на стройку. Я вскочил.

Тонечка встретила нас с сияющими глазами. Она немного хромала, упала откуда-то. На лице ее целая сеть мелких морщинок. Это в двадцать три года!.. Обидно, почему это за Лидией Владимировной тянется всегда длинный хвост молодых людей, а Тоню никто не замечает?..

Мы позвонили на завод, и директор наотрез отказался принять заказ на арматурные каркасы.

Пользуясь случаем, что профессор задержался на площадке, я отвел душу — за целых полгода болезни! Даже полегчало, Виктор.

Утром к моему корпусу подкатил голубой «автомобиль». Ты, наверно, видел, Виктор, старые кинокартины с допотопными машинами? «Автомобиль» моего профессора очень напоминал их, двигался он со скоростью дорожного катка, но на главной дороге старик, к моему удивлению, помчался вовсю. Ах, какое это было славное путешествие!

У ворот завода нас встретили несколько человек, чуть не на руках вынесли профессора из машины. А директор обратился к нему с длинным приветствием. Из его речи я понял, что профессор год тому назад вылечил работницу завода и теперь весь завод вместе с директором Читашвили и прилегающей территорией в радиусе, кажется, 10 км являются собственностью профессора.

Но Семен Абрамович так грозно засопел, что Читашвили быстро закруглился.

Профессор, оказывается, старикан с юмором.

— Это вы точно говорите, что завод мой? — спросил он директора.

— Зачем спрашиваешь, Семен Абрамович! — обиделся директор. — Зачем спрашиваешь? Раз Читашвили сказал — значит, так. Бери что хочешь! — И Читашвили мощной рукой обрисовал полукруг, в который попали окрестные горы, большой кусок моря и забор завода. — Только прикажи, дорогой!

— Тогда примите, Читашвили, вот эти чертежи, — профессор протянул ему мои эскизы. — Изготовьте срочно, за два дня.

Читашвили даже не взглянул на чертежи.

— Бери, Саша, делай, — величественно сказал он своему помощнику. — Срок — два дня… Семен Абрамович, товарищ, — просим в контору.

В конторе Читашвили потчевал нас вином, когда вошел Саша. Он молча положил перед директором мой эскизы.

— Посмотрите, что нам подсунули.

— Молчи, Саша, раз Семен Абрамович и его друг, как тебя?

— Николай Николаевич.

— …И его друг Николай Николаевич привезли чертежи, — это закон, Саша. Уходи!

— А вы все же посмотрите.

— Вот пристал, я ж тебе сказал! — Читашвили небрежно взял эскизы, посмотрел и вдруг вскочил.

— Не могу… все твое, Семен Абрамович, но этого я делать не буду! — закричал он.

— Но разве не вы сказали, что завод мой? — невозмутимо спросил профессор.

— Твой, Семен Абрамович, честное слово, твой, но чтоб я, как паршивая мастерская, для стройки варил каркасы?! — Читашвили вдруг посмотрел на меня и грозно спросил: — Слушай, а это не ты ругал меня по телефону?

Я понял, что все пропало.

— В Москве заводы не гнушаются варить каркасы для строек, а вы…

— Постой! — прервал меня Читашвили. — Так это ты, инженер из санатория, ходишь на нашу стройку?

— Хожу.

Читашвили Пристально посмотрел на меня:

— Для тебя сделаю…

— Спасибо, — сказал я.

Читашвили вдруг снова закричал:

— Спасибо! Зачем говоришь спасибо? Ты больной человек, приехал к нам лечиться, а ходишь на стройку, помогаешь нам, зачем говоришь спасибо?.. Думаешь, Читашвили ничего не знает, ничего не понимает! Читашвили… — Он очень разволновался.

Когда мы уезжали, Читашвили долго тряс мою руку. И я, Николай Николаевич Скиридов, на пятьдесят четвертом году жизни узнал, что становлюсь совладельцем завода железобетонных изделий.

А теперь, Виктор, отвечу прямо «на твой запрос» о Сперанском, хотя мог бы доставить себе удовольствие порассуждать на тему: с чего бы это ты вдруг заинтересовался им?

Сперанский — врач лет тридцати, высокий, полный, с широкими покатыми плечами. У него рыжеватые редкие волосы. Он умен. Кажется, весьма сильно влюблен в Лидию Владимировну.

Хотя, как ты сам понимаешь, я — за тебя, должен признать, что он симпатичен.

В прошлом письме я не написал тебе, как реагировала Л.В. на твою записку. Она величественно (именно так, Виктор, — величественно) встала и, глядя на меня строго и холодно (вечно я отдуваюсь за тебя, Виктор!), приказала с постели не вставать и принимать дополнительно целую кучу лекарств…

Потом она кивнула мне, нежно (подчеркнуто нежно, Виктор!) взяла за руку Сперанского и сказала:

— Передайте вашему Виктору, что Сперанский всегда говорит интересные вещи. А у него, у вашего Виктора, в голове одни «нулевые циклы» — так у вас говорят? Вы слышите! — прикрикнула она. — Так и передайте!

Вот такие дела, дружище.

Чертежи бетонной установки я получил, но с пневматической подачей бетона у нас ничего не получается. Слушай, Виктор, вышли мне наложенным платежом, в пакете, своего изобретателя. А?

…Дописываю письмо уже вечером. Скажи, Виктор, а может быть, я себя обманываю? Ну, сэкономил труд десятка арматурщиков на маленькой захудаленькой стройке. А может быть, я далеко от настоящего дела, в своем санатории, просто у разбитого корыта?

Тяжело бывает вечерами, Виктор. Когда в десять вечера в санатории тушится свет, я еще долго сижу на балконе. Где-то играет музыка, слышится смех отдыхающих. Я думаю, что вот кончится их срок отдыха и они вернутся на работу, может быть даже в Москву. Если бы ты знал, как мне хочется расстаться с чудесным ярким Крымом и вернуться домой в Москву.