Лев Лондон - Строители

И я сорвался.

— Зачем вы непрерывно стучите карандашом? — зло спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня, потом на карандаш и отложил его.

— Вы и без того вполне доказали, что я только зря теряю время. Ну, а скажите, — я вскочил со стула, — скажите, вы-то подумали над тем: зачем мне все это? А?

Болезнь все же дала себя знать.

— Начальники отделов треста говорят: они так перегружены, что и думать не могут о диспетчеризации… Вам нужны только результаты; управляющий на техсовете высказался против этого мероприятия, — к кому же мне еще обратиться?

Левшин сумрачно смотрел на меня.

— Ну, хорошо, — миролюбиво произнес он. — Что вы можете окончательно предложить? — Он по привычке взял карандаш, но сразу отложил его.

И тогда я вдруг понял, что ничего не могу предложить, что он прав, — всякая помощь главка сейчас будет только вредна.

— Ничего, абсолютно ничего… Вы, конечно, правы. Я пойду…

К моему удивлению, Леонид Леонидович был внимателен и любезен. Справился о моем здоровье и даже пошутил — тесть, мол, некий ангел-хранитель, который оберегал мой покой во время болезни.

— Как ее фамилия? Мне Неонелина говорила… — Он добродушно рассмеялся. — Кто она вам, Виктор Константинович?

— Соседка, — коротко ответил я. Разговор не совсем укладывался в привычные рамки — мне хотелось скорее покончить с этой темой.

— Соседка!.. О, это опасно, Виктор Константинович, поверьте моему опыту. Это очень опасно. А она замужем?

— Да. — Предугадывая возможные вопросы, я добавил. — У нее двое детей, собака… и кошка.

— Это не важно, — все так же добродушно улыбался управляющий. — Это совсем не важно! Некоторые трудности в таком деле даже как-то интересны…

Я подошел к окну. Когда же я наконец научусь вести разговор? Он просто высмеивает меня, а я все молчу…

С сияющим лицом вошел Костромин:

— Ну, Леонид Леонидович, в редакции все в порядке. В ближайшие дни напечатают… — Он увидел меня и осекся.

— Продолжайте, продолжайте, Владислав Ипполитович, — я постарался добродушно улыбнуться. — У нас тут не очень деловой разговор. Так что же в ближайшие дни напечатают?

Костромин смотрел на меня, как на привидение.

— Может быть, это секретные данные, Владислав Ипполитович? Тогда я не буду вас расспрашивать.

Добродушная, игривая улыбка, слиняла с лица управляющего.

— Какие могут быть секреты, — сказал он, поигрывая ручкой. — В чем дело, Костромин?

— В редакции многотиражки, — наконец заговорил мой заместитель, — понравилось, как был проведен наш технический совет. Они решили об этом написать.

— Ах, вот что! — сказал управляющий. — Рановато, рановато! Чему вы улыбаетесь, Виктор Константинович?

Вон как он ловко повернул. Нет, трудно с ним состязаться в разговоре, лучше уж в открытую. Я сел напротив Костромина.

— Правду?

— Да, конечно. — Он насторожился.

— Я думал о том, как хорошо вас иметь своим союзником.

— Ах, вот вы о чем! — с облегчением сказал управляющий. — Кто же вам мешает?

— Вот я и хотел просить вас помочь.

— Слушаю.

— Вечерняя и ночная смены у нас на стройках без руля и без ветрил. Завод раствора и трест механизации грозятся ликвидировать только что организованные ночные смены, если мы не создадим диспетчеризацию. Что вы посоветуете?

Я умышленно не вспоминал о техническом совете, но управляющий напомнил сам:

— Это то, что вы предлагали на техническом совете?

— Да.

Он пододвинул к себе бумаги и, поигрывая ручкой, начал их просматривать.

— Так, так, — говорил он, откладывая левой рукой очередное письмо в сторону.

Прошло несколько минут, наконец он тихо сказал:

— Насколько мне помнится, я уже один раз пробовал вам советовать. Что же получилось?.. Мой совет не был принят во внимание. Теперь вы желаете, чтобы я попробовал еще раз… С тем же успехом?

Управляющий снова взялся за бумаги.

Я поднялся:

— Пойду.

Он отложил в сторону ручку и приветливо спросил:

— Вы завтра где?

— С утра на гостинице.

— Это хорошо. До свидания, Виктор Константинович.

— До свидания.

Итак, круг замкнулся.

«Ничего, — утешал я себя вечером, — ничего. Самое главное — не терять бодрости, что-нибудь да придумаю». Но тут же язвительно спрашивал себя: «А что придумаешь? Что ты можешь придумать? Засыпался, дорогой. Через несколько дней будут ликвидированы ночные поставки раствора, ночные аварийки. То небольшое, чего удалось добиться, будет угроблено».

Кот Тёшка, чтобы напомнить о себе, вскочил на письменный стол.

— Но-но, Тёшка!

Тут стопкой лежали письма Николая Николаевича.

«Вот человек, совсем больной, не сдается… Нет, круг не замкнулся, есть еще одно звено».

Звонок. Я открыл дверь, вошел Григорий Матвеевич, держа в руке ночные туфли.

— Как, вы уже выздоровели? — удивился он.

— Как видите.

Он постоял в нерешительности, потом вдруг сказал:

— Виктор Константинович, ведь Машенька не знает, я у вас переночую сегодня, если не возражаете. Тихо тут у вас, спокойно… никто не мешает.

— Конечно, Григорий Матвеевич, конечно! Заходите. — Я улыбался.

— Конечно, смешно, я понимаю, — бормотал он, устанавливая раскладушку. — Но я рад, что вы улыбаетесь. Когда вы открыли дверь, у вас было нехорошее лицо… Только вы меня не выдадите?

Специалисты, вероятно для того, чтобы подчеркнуть особую значимость своей профессии, придумали целую кучу замысловатых терминов или, на худой конец, меняли хотя бы ударения в общепринятых словах.

Моряки, например, говорят «комп а с», хотя все остальные смертные делают ударение на первой гласной, обыкновенную кухню величают «к а мбузом»; угольщики упорно произносят «д о быча».

Даже языковеды придумали такие неблагозвучные слова, как «антициркумфлекс», например. Попробуйте выговорить «ан-ти-цир-кум-флекс», что означает всего-навсего характер ударения.

Строителям было не к лицу отставать. Вот и явилось на свет божий такое несуразное словосочетание, как «сдаточный объект», то есть здание, которое в ближайшее время должно быть сдано в эксплуатацию.

Рано утром, когда Григорий Матвеевич и Тёшка сладко похрапывали на раскладушке, я выехал на наши «сдаточные объекты» — три жилых дома и гостиницу.

Кажется, гостинице собирались присвоить благозвучное название «Аврора», но начальник СУ Беленький упорно именовал ее «Кетой».

— Ты, Виктор, посмотри на план гостиницы, посмотри… Ну, что?! — Он многозначительно улыбался. — Правда, в плане рыба?.

Я смотрел на чертеж, нигде не видел рыбы, но спорить не хотелось.

— Вот видишь, — удовлетворенно говорил Беленький. — Рыба, настоящая рыба!