Лев Лондон - Строители

— Так-то оно так, да ведь и раньше строили, дома стоят.

— А протечки, Иван Авдеевич? Это от плохого раствора… И монтировать на таком растворе трудно.

— Да, — вздохнул он, — вас не переспоришь. Словом, что делается ночью — не знаю. Никто не знает. Ну, бувайте, Виктор Константинович, все правильно, только ни к чему это.

Я вышел на улицу. Хотя уже было двенадцать часов — время обеденного перерыва, но солнце — там, за много миллионов километров от земли, работало вовсю, без диспетчеризации, без совещаний и даже без дополнительной оплаты. Москвичи ходили в весьма облегченных нарядах. У входа в новую гостиницу «Интурист», под длиннющим козырьком, в котором, вопреки его назначению, было устроено большое отверстие, несколько туристок щеголяли в шортах. Я подумал, что, не дай бог, их увидит наша секретарша — не миновать тогда беды.

Много, конечно, написано прекрасного и поэтического об осени, о зиме с голубым, искрящимся снегом, о весне, но будем честными: разве есть время лучше лета, свободнее лета, краше лета, даже с его жарой, пылью и раскаленным асфальтом? А если говорить о строительстве, то настанет день, когда будет принято вызвавшее бурю протестов мудрое предложение — установить летом на стройке более продолжительный рабочий день, чем зимой.

…Мне посчастливилось, я застал главного механика главка на месте, он сидел за своим маленьким столом.

— Сколько же вам нужно аппаратов дальней диспетчерской связи? Между прочим, кто вам сказал, что мы их получили? — деловито поинтересовался он.

— Двадцать пять.

Он негромко рассмеялся:

— Сколько?

— Двадцать пять, — повторил я.

— Три, и ни одного больше.

— Тогда мне не нужно ни одного. Вот смотрите, — я передал ему схему. — Это полная диспетчеризация нашего треста: девятнадцать аппаратов на объекты, один в трест, три в СУ, в диспетчерскую треста механизации, на растворный завод.

— У меня всего пятьдесят штук!

— Ну, конечно, вы раздадите их по одной штуке на трест, поровну, чтобы никого не обидеть. Так?.. А мы будем смотреть на этот аппарат, и он станет будить в нас мечты о диспетчеризации… Так?

Он снова негромко рассмеялся, перегнулся через свой маленький столик и похлопал меня по плечу:

— Ядовито… но, наверное, справедливо. Только я сам не могу… а ну, была не была, позвоню Левшину. — Он снял трубку, набрал трехзначный номер. — Докладывает Донской. Тут пришел ко мне главный инженер треста Виктор Константинович… Да, просит отдать ему двадцать пять аппаратов «Молния»… У нас всего пятьдесят. По-моему, у него предложение дельное… — Он послушал еще немного и положил трубку.

— Не соглашается, приказал вам немедленно зайти к нему.

Я попрощался. Он задержал мою руку.

— А вообще заходите, мне Сорокин о вас рассказывал, как вы на техсовете шуровали… Время еще, понимаете, не подошло. Подойдет оно, и все станет на свое место. — Механик все улыбался.

Я думал об этой улыбке, которую уже не раз замечал у работников аппарата главка, министерств. Иногда мне казалось, что эта улыбка означает: «Ах, молодое время, молодое время! Вот видишь, сейчас работаю в аппарате, рад был бы тебе помочь, да сам ничего не решаю. Так что ты уж не обижайся».

Пройдут годы, я изменю свое мнение, но сейчас, в этот июньский день, я дал себе слово: никогда не работать в аппарате.

В приемной Левшина новый секретарь. Прежняя, всегда улыбаясь, кивала: мол, проходите, пусть уж сам Левшин решает, принимать вас или нет, зачем это мне вмешиваться…

Екатерина Ивановна, новый секретарь, провела со мной целое собеседование, чтобы уточнить, почему я решился побеспокоить Левшина.

— Но позвольте, Екатерина Ивановна, Левшин только что приказал мне срочно зайти к нему.

— Это не имеет значения. Понимаете, он очень перегружен, и наша с вами обязанность экономить его время. Ведь он даже покушать не успевает. — Мне показалось, что в ее черных глазах блеснула влага. Она еще несколько минут пыталась упросить меня не ходить к Левшину, пока он сам не выглянул в приемную.

— Чего вы тут лясы точите? Я же просил вас немедленно зайти.

И все же Екатерина Ивановна успела торопливо шепнуть мне:

— Только вы не задерживайтесь, миленький. Ему сейчас из буфета принесут чай!

— Чему вы улыбаетесь? — ядовито спросил Левшин. — Тут плакать от ваших дел надо. — Он мрачно посмотрел на меня и стукнул карандашом по столу.

— Да, конечно, улыбаться нечему, — подтвердил я. И засмеялся, — Секретарша у вас очень заботливая.

На его большом плоском носу появились морщины (позже, когда мы стали встречаться чаще, я понял, что это означает крайнюю степень веселья).

— Черт его знает… Вот подсунули мне, — несколько смущенно объяснил он.

— Но она ведь старается! — Мне казалось, что продолжение разговора на эту тему дает мне некоторое преимущество.

Но Левшин уже стал серьезным.

— Вы тоже, кажется, стараетесь. Но, к сожалению, пока ничего не получается. Что ж это вы? По вашему предложению растворный завод и аварийки механизации начали работать ночью. А вы не подготовились. Ерунда какая-то…

— Да, ерунда, — подтвердил я.

Не знаю почему, несмотря на его мрачный вид, я чувствовал себя с ним легко, свободнее, чем со своим управляющим.

— Мне нужна ваша помощь, — строго, в тон ему, сказал я и тоже стукнул кончиком карандаша по столу.

— Ну? — мрачно протянул он, но я заметил, что на его носу снова появились морщинки.

— Установлено, и вы с этим согласились, что первое условие непрерывной работы — диспетчеризация. Для этого нужно двадцать пять аппаратов «Молния», восемь новых штатных единиц диспетчеров, в том числе должность главного диспетчера треста… — Мне казалось, что я говорил твердо, по-деловому и что ему ничего не остается, как отдать необходимые распоряжения.

Но он молчал, мрачно разглядывая меня.

— Вы ничего не поняли, абсолютно! — наконец медленно сказал он. — Так я и знал… Вы попробуйте в обычных условиях быть инженером, по-инженерному вести работу. Я подчеркиваю: в обычных условиях, а не в тепличных… Ну дам я вам дополнительные штаты, отдам двадцать пять аппаратов из пятидесяти. А дальше что? — он пристально смотрел на меня. — Что дальше?

Я молчал.

— Молчите… это вас не интересует. Ну так я вам скажу: ровно через неделю сюда, — он ткнул карандашом в сторону двери, — зайдут еще пятьдесят главных инженеров, пятьдесят! И потребуют то же самое себе. Что я им дам?

Он был логичен. Это была та неумолимая, безжалостная логика, которая уже не оставляла никаких надежд, но именно поэтому она была не верна.

— Где я возьму двадцать пять, помноженных на пятьдесят, — тысячу двести пятьдесят аппаратов и восемь, помноженных на пятьдесят, — четыреста новых штатных единиц? — Через каждые три-четыре слова он опускал карандаш на стекло, но мне казалось, что чем-то тяжелым он все время бьет меня по голове. — Нет, я не дам вам (стук карандашом) ни одной штатной единицы (стук), не дам и лишних аппаратов (стук). Делайте все сами…