Лев Лондон - Строители

— Я не знал… я думал…

— «Я не знал, я думал», — с видимым удовольствием повторил он. — Хапануть только, а другие пусть как хотят. Так?

У декана было круглое цветущее лицо, черные блестящие волосы и длинные, аккуратно подбритые бачки. (Как он так точно их подбривает?)

— Молчишь?.. Ладно. Кем работаешь?

— Каменщиком, учеником.

— Так что, уйдешь с работы?

— Нет-нет, Вячеслав Николаевич! — ужаснулся я.

— Как хочешь… Ниночка! — решительно обратился он к секретарше. — Напишешь приказ о снятии его со стипендии… Нехорошо!

Когда я уходил, он еще раз оглядел меня.

— А куда ты деньги деваешь?.. Ходишь так!

Я промолчал.

— Когда декан спрашивает, нужно отвечать! — строго сказал он.

— Отдаю Андрею Васильевичу и Марии Васильевне.

— Кому, кому? — переспросил он. Но я уже был за дверью.

Вру я все, я был не одинок. Вокруг меня действовали какие-то невидимые силы. Всю мою жизнь действуют.

Через несколько дней декан снова вызвал меня. На этот раз он уже меня не разглядывал.

— Ниночка, погуляйте! — коротко сказал он. — Ты извини меня, Виктор! — Он смотрел на стол. — Извини!.. Тут были твои со стройки. В общем, я говорил с ректором, стипендию мы тебе оставляем. Если тебе что нужно будет, обязательно заходи. Слышишь, — обязательно!

Он проводил меня до дверей и открыл их, будто я был каким-то очень высоким начальством.

— Да, мы тут можем тебе предоставить работу дежурным, если хочешь… Легче будет.

— Нет, спасибо, со стройки я не уйду.

Я старался приносить деньги в отсутствие Андрея Васильевича. Но один раз все же его застал.

— Ну что ты скажешь, Андрюша? — притворно сокрушалась Мария Васильевна. — Все приносит и приносит деньги. Что с ним делать?

Хозяин молча сидел перед своим телевизором.

— Андрюша?! — повторила Мария Васильевна.

— Пусть приносит, откупиться хочет, чистеньким хочет быть. Пусть приносит. — Андрей Васильевич встал. — А проценты он не платит? Скажи ему, что полагаются проценты.

— Проценты? — озабоченно спросил я.

— Три процента, три процента годовых!.. Удрал из квартиры, щенок? Мы перед ним душу выложили, а он деньги приносит.

— Так я, Андрей Васильевич… я все понимаю, — в ужасе лепетал я. — Так вам же трудно было.

— Трудно! А тебе какое дело?.. Эх! — Он, отстранив меня, вышел из комнаты.

Потом я еще раз застал его. Я поздоровался и прошел к Марии Васильевне на кухню. Деньги жгли мне руки, мне становилось легче, когда отдавал их. На этот раз Андрей Васильевич промолчал.

— Витенька, — как-то сказала Мария Васильевна, — послезавтра у Андрея Васильевича день рождения. Ты приди поздравь. Ему будет приятно. Может быть, денег возьмешь?

— Нет, нет, Мария Васильевна, не нужно. Я приду.

Мы пришли с Мишей. Андрей Васильевич и Мария Васильевна одиноко сидели за празднично накрытым столом.

— Андрей Васильевич, с днем рождения вас, — сказал Миша и что-то вручил ему. — Желаю вам… — Миша внимательно оглядел стол.

— Спасибо, Миша, — хмуро поблагодарил хозяин.

— Андрей Васильевич, — начал я вслед за Мишей.

— Тебе что?

Я хотел сказать ему очень многое. В общежитии так все хорошо получалось. После моей речи он обязательно должен был меня простить, но хозяин так строго смотрел, что у меня вылетело все из головы.

— Желаю вам, — сказал я и робко протянул ему небольшой сверток. Там был кожаный портсигар. Я много раз слышал, как Андрей Васильевич говорил о таком портсигаре. Мне удалось его найти в комиссионном.

— Вы садитесь, садитесь… — суетилась Мария Васильевна. — Видишь, Андрей, вспомнили, зашли… Ты прими, Андрей, у Витеньки подарок. Прими!

Она взяла у меня из рук сверток, развернула и положила перед Андреем Васильевичем портсигар.

— Смотри, Андрюша, смотри! Такой, как ты хотел!

Андрей Васильевич посмотрел на портсигар, вдруг встал и подошел к окну.

— Это ты мне… ты мне, заморыш, подарок принес?! — глухо сказал он, не оборачиваясь. Он вышел на кухню и долго там кашлял, потом затих.

— Вы, Мария Васильевна, по салатам лучшая в республике, — говорил с полным ртом Миша.

Андрей Васильевич в тот вечер так и не появился, но с этого дня началось наше примирение.

— Спасибо, не поблагодарил тебя за подарок, — сказал он через две недели. — А может, больше не будешь приносить деньги? После института остальное отдашь.

— Вы извините, Андрей Васильевич, понимаете… обязан я долг отдать.

Он помедлил:

— Ну ладно, приноси! Может, и прав ты, напрасно на тебя сержусь! Только, если нужно будет…

— Обязательно, обязательно, Андрей Васильевич, сразу приду.

Тёшка соскочил с кресла, отправился спать.

Я выхожу на балкон. Небо бесцветно, будто дымка висит, без звезд и луны. Вдали чернеет река, на горизонте ярко прорисовывается рыжая полоса заката. Здесь, на этой улице, когда-то стоял небольшой деревянный домик Андрея Васильевича и Марии Васильевны. Сейчас его снесли, построили каменный высокий дом.

Улица пустынна. Но вот вдали показалась пара. Кто это в черной спецовке, в модных ботинках с загнутыми вверх носками? Рядом девушка в светлом платье, с косичками.

«Ну и смелый ты, парень! Гуляет в спецовке с девушкой… Уйдет она от тебя, помяни мое слово».

— Ты приходи ко мне, Витя, в среду вечером, — говорит девушка. — Хорошо? У меня будет мой новый знакомый, Олег. Хочу, чтобы вы познакомились. Он тебе понравится, Витя. Очень он красивый…

«Вот-вот, — усмехаюсь я. — Вот видишь?»

— Я не могу, Вика, ты ведь знаешь, я работаю.

— Ну, а в воскресенье?

Зажигаются фонари.

Я рассчитал, что мне осталось отдать Андрею Васильевичу и Марии Васильевне сорок рублей. Это одна получка. Я был на третьем курсе. Сутки делились на три равные части: восемь часов учебы, восемь — работы и восемь — сна. Но где бы я ни был, перед глазами у меня мелькали кирпичи. Сколько кирпичей мне приходилось держать в руках! Они были разные: мягкий, так мне казалось тогда, сероватый силикатный кирпич, он не царапал рук и всегда плотно ложился на постель из раствора; мрачного черно-красного цвета кирпич сухого прессования, он был тяжелым, я не любил его, почему-то он казался задиристым; светлый керамический кирпич, который шел на облицовку здания, этакий модник! Сколько с ним приходилось возиться! Не дай бог, чтобы откололся уголок или шов был неровный. Сразу Иван Петрович кричал:

— А ну сними этот ряд!

— Так я ж точно выложил, Иван Петрович!

— Спускайся вниз!

Я сходил. Действительно, снизу кладка выглядела плохо.

— Видишь?

— Вижу, Иван Петрович.

Но я все же любил керамический кирпич. Если повозиться с ним, да еще класть на специальном светлом растворе, какая красивая получалась стена.

Был кирпич двойного размера, с отверстиями круглыми, с отверстиями в виде щелей; был кирпич красный, пластического формования, от сильного обжига он становился ярко-красного цвета; был кирпич шлакобетонный…