Лев Лондон - Строители

Часто кружилась голова. Я решил: когда принесу последнюю получку Марии Васильевне, уйду с работы. Буду жить на стипендию.

С Викой мы виделись по воскресеньям, но почти каждый вечер я после работы проходил мимо ее дома. Замедлял шаги: «Здравствуй — до свиданья, Вика!»

В это воскресенье она познакомила меня с Олегом. Когда я подошел, они сидели у дома на скамейке.

— Это мой друг Витя, — представила меня Вика.

Олег вежливо поднялся. Он был действительно хорош собой: светлый костюм, как мне показалось — цвета силикатного кирпича, ладно сидел на нем.

— Как, вы и в воскресенье работаете? — спросил он, чтобы разогнать неловкую паузу.

— Нет… я привык, знаете, ходить в спецовке… свободно.

— А!

Тогда, подбирая тему, Олег заговорил о строительстве. Он учился в архитектурном институте, рассказывал об идее круглого дома.

Один раз он о чем-то спросил Вику. Она ответила, покорно посмотрев на него… Вика, моя дерзкая насмешница Вика, смотрела на него покорно! Я вскоре поднялся. Меня не задерживали.

В понедельник у меня сильно кружилась голова.

— Ты что, нездоров? — заботливо спросил Миша. — Может быть, пойдешь домой? Мы получку тебе принесем.

— Нет, спасибо. — Я попробовал улыбнуться. — Сегодня у меня последний взнос хозяевам.

— Вот здорово!

Мария Васильевна была на кухне.

— Вот, Мария Васильевна, — сказал я, протягивая ей деньги.

Но она не обратила внимания на мой торжественный тон; как обычно, расправила смятые бумажки и пересчитала их.

— Сорок?

— Сорок, Мария Васильевна! — И хотя я вначале решил не говорить, добавил: — Последние!

— Последние? — удивленно и вместе с тем заинтересованно повторила она.

— Вот, Мария Васильевна, расчет. — Я протянул ей бумажку.

— Да-да, Витенька, сейчас припоминаю. — Она просмотрела расчет. — Но ты, Витенька, приходи к нам… Мы тебе всегда рады, приходи!

В общежитии я лег в постель и провалился куда-то, кажется в проем лифта. Я падал и все время ждал, что сейчас ударюсь, разобьюсь, но шахта лифта была — бесконечна — я все летел вниз.

— Ну-с, молодой человек, — снисходительно произнес главный инженер, разглядывая меня. — Где мы хотим работать?

Я стоял посреди большого кабинета, чувствовал себя весьма неуютно. На мне была синяя спецовка, тщательно выглаженная для столь торжественного момента.

— Так куда? — снова спросил главный инженер. Сейчас он с интересом рассматривал мои ноги.

— Если можно — прорабом, — ответил я. (Эти проклятые туфли с острыми носами, загнутыми вверх, сидели у меня в печенке.)

В кабинет вошел высокий поседевший человек. Костромин встал;

— Вот выпускника института к нам прислали. — Он рассмеялся. — Пришел сразу в спецовке, давай ему должность прораба… Знакомьтесь, это управляющий трестом.

— Виктор… Виктор Константинович, — представился я, считая, что вместе с дипломом, который вчера защитил, я получил право называться по отчеству.

Управляющий кивнул и устало опустился в кресло.

— Когда вы хотели бы приступить к работе? — снова спросил главный инженер.

— Сегодня… то есть я хотел сказать — завтра.

— Почему так спешим?

Я промолчал.

— Вам нужно месяц отдохнуть, — сказал главный инженер. — Так полагается после защиты диплома. А потом пойдете работать в технический отдел… Так что ваша спецовка ни к чему.

— Но мне… нужно, — проговорил я.

Главный инженер развел руками.

— Подождите, Владислав Ипполитович, — прервал его управляющий. Он говорил главному инженеру, но пристально смотрел на меня. — Я тоже когда-то после института пришел на работу в спецовке, тоже спешил… Почему? Это наш небольшой секрет с Виктором Константиновичем.

Он встал и мягко сказал мне:

— Зайдите ко мне, поговорим. А на работе будем считать вас с сегодняшнего дня.

Это был Николай Николаевич — Мой Управляющий, как потом я его называл.

Так я стал прорабом. Кончилась моя юность, — прорабы юными не бывают.

Я снова сел в кресло. Несколько раз звонил телефон, но я не снимал трубку. Мне вдруг в голову пришла странная мысль, и я спросил себя: «Слушай, а не крутишь ли ты сейчас восьмерки? Во всей этой истории с Костроминым?»

Восьмерки? Сейчас? Нет, конечно! Сейчас я хочу наказать человека, который вредит делу… Делу? Да, делу!.. А честно?.. Ну и, конечно, вредит мне… Как же ты его наказываешь? Прямо поставил вопрос перед главком, перед партийной организацией о снятии его с работы?.. Нет, я так вопрос не поставил, я поступил умнее: Костромин эти четыре дома, конечно, не закончит за месяц. Он сорвется, сорвет работу треста. Тогда все увидят его настоящее лицо.

В передней резко затарахтел звонок. Я открыл дверь. Один за другим вошли Гнат, Косов и Сергей Корольков.

— Ты чего, инженер, ждешь еще кого? — спросил Гнат, видя, что я не закрываю двери.

— Нет, Гнат! — Мне вдруг показалось, что вот сейчас за ними, чуть приподняв брови, со свертком в руках, зайдет Миша.

Мы сели за стол. Я расставил пять рюмок, откупорил бутылку вина.

— Зачем пятая рюмка? Сбился со счета ты, инженер, — рассмеялся Гнат.

— Вы нас простите, Виктор Константинович, что беспокоим вас дома, — начал Косов. — Плохи дела на четырех «кораблях». Костромин мечется, а толку нет. Гнат сагитировал поехать к вам, все кричит, что бригадирам вы никогда не откажете.

— Ну, будем! — сказал я, приподнимая рюмку, как говорил когда-то Миша. — Гнат прав, бригадирам я никогда не откажу.

— Не трогай, — остановил Косов Гната, когда тот протянул руку к пятой рюмке. — Как его зовут, Виктор Константинович?

— Его звали Мишей…

Утро, утро! Июльское раннее утро! Длинные тени домов ложатся на тротуар. По улицам бегут поливочные машины, разбрызгивая струи воды. На рекламные щиты наклеиваются свежие афиши.

Вряд ли из сотни москвичей больше одного-двух знают о переулке Фалеевском, что у Каменного моста. Вы идете, задумавшись, по набережной; массивные старые здания, вросшие в землю глубокими подвалами, — и вдруг!.. Узкий переулок — и точно по его оси великолепно прорисовывается колокольня Ивана Великого.

Я часто прохожу тут и всегда думаю: случайно или намеренно когда-то сделали так строители?

И вообще мне сегодня с утра все нравится. Я даже философствую. Что веками воспевали поэты? Любовные утехи, сражения, пиры, где хмельные вина разливали по серебряным кубкам, а на стол подавали целых павлинов, тех самых, что мы сейчас видим в зоопарках. А вот правильно принятое деловое решение? Воспевалось ли оно когда-нибудь? А ну-ка, давайте припомним: поэт… поэт… — нет такого поэта!

О, если бы я умел писать стихи, какую поэму я написал бы! Ибо мне хорошо и радостно, я принял решение.