Рива Рубина - Вьётся нить (Рассказы, повести)

— Моего мужа зовут Давид Гурвич. Может, слыхали…

Бывают такие минуты, когда даже незнакомые дотоле люди начинают чувствовать одинаково. Новый человек в семье Гурвичей — Зоя, которую никто из нас не знал, ощупью, как слепая, опустилась на ближайший стул, и у нас у всех будто разом подкосились ноги — мы сели, кто где стоял. Из глаз побежали слезы. Тихие слезы. Самые горькие.

Все последующие впечатления, многие несравненно более страшные, которые буквально с этого мгновения начали громоздиться с ужасающей быстротой, не затмили в моей памяти той вспышки, в которой предстал перед нами образ войны.

Зоя не замечала, как потрясло нас ее появление. Глаза ее были сухи. Никакого выражения на кирпично-красном лице с обветренной шелушащейся кожей. Зоя сидела, откинувшись на спинку стула, руки вытянуты на коленях. Она отдыхала.

Но все-таки она первая нарушила тишину:

— Мне бы таз с холодной водой, — и кивнула на опухшие ноги, с которых, как только села, скинула свои расползшиеся туфли. — И пить… Дайте же мне попить.

Несколько минут мы, остолбенев, с затаенным ужасом следили, как, держа ноги в тазу, она опрокидывает кружки с водой прямо в горло. Одну за другой. Казалось, что ее жажду невозможно унять.

Зоя сделала последний глоток и пустой кружкой, показала на наши чемоданы.

— Это лишнее. Слишком поздно. Уже надо не уходить, а бежать. Намотайте на себя все, что можете.

Ополоснув напоследок ноги, она сунула их в шлепанцы Леонида. Из всей имевшейся в доме обуви только они ей подошли. Верочка накинула ей на плечи пальто. Зоя, придерживая его за лацканы, коротко скомандовала:

— Идемте.

Мы обменялись взглядами с Верой, молчаливо условились дожидаться Леонида.

Вот так мы в тот день расстались с твоей семьей. Обнялись, расцеловались и простились с чувством, что, может быть, и навеки.

Леонид появился минут через пятнадцать после их ухода без всякой машины. С ним был один знакомый рабочий, который как-то неловко его поддерживал. Сомневаться не приходилось, дело неладно. Вся правая сторона от плеча до колена была у Леонида обожжена. Случилось это так. Выбежав из горящего цеха, Леонид и рабочий тут же хватились шестнадцатилетнего паренька, который был там вместе с ними. Снова бросились в огонь, но вынесли оттуда лишь обугленное тело. За это время они упустили последнюю машину. Трудно сказать, почему их не дождались. Может, не сумели найти и решили, что они уехали раньше, на другой машине, или в переполохе о них просто не вспомнили. Так или иначе, они и не успели оглянуться, как отъехал последний грузовик, хоть его лязг и скрежет долго еще висели в дымном воздухе.

От нас провожатый Леонида отправился к своему приятелю, у которого, как он уверял, определенно можно разжиться лошадью и телегой. Я тем временем, стараясь не причинять Леониду лишних страданий, ножницами разрезала правый рукав его рубашки и правую брючину. Протерла обгоревшую кожу спиртом и забинтовала, как умела. Рабочего мы так и не дождались. Как сквозь землю провалился. До сих пор не знаю, куда он подевался. Мы, несмотря ни на что, решили уходить. Но оставить город все-таки не успели. Скоро и твои вернулись. Они ушли дальше нас, но их тоже погнали обратно.

Наше маленькое общество распалось. Верочка, Леонид и я остались в нашем доме. Леонид на улицу носа не высовывал. В первые дни мы все были уверены, что наибольшая опасность грозит ему. Кроме того, температура у него была под сорок. Если бы не Николай, вряд ли бы он сохранил руку. Николай забегал на несколько минут, всегда спешил в больницу. Его мучили дурные предчувствия. Думаю, что он сам не сумел бы объяснить, что заставляет его день и ночь не покидать своих подопечных, даже когда они вроде бы в нем не нуждались. Мы подозревали, что причина тому его собственная болезнь. Ах, да, кажется, об этом я тебе еще не писала. Николая призвали на следующий день после тебя и Давида. Но его не пропустила медицинская комиссия: туберкулез, активный процесс, а он, врач, и не замечал этого. В юности было слегка задето правое легкое, по его словам, но он о нем и думать забыл. И вдруг — признали негодным. О его дальнейшей судьбе мы ничего не знаем. Но тогда, в первое время оккупации, он был в городе. Сам больной, ни на шаг не отходил от своих больных. Как потом оказалось, не напрасно так дрожал над ними.

Но речь сейчас не о том. Так вот. Мы окопались в своей квартире, твоя семья — в вашей. Зоя рассталась с твоими домашними. Ни разу у них не переночевала. Говорила, что, пока никто в городе ее не знает, для всех нас будет лучше, если она не обнародует свою принадлежность к семейству Гурвич и то, что ее муж — советский офицер. И — с глаз долой. Железный характер. К сожалению, Зоя оказалась права. Работала она где-то уборщицей или прачкой, жила в общежитии. Она и сейчас там живет.

Не забудь, Зоя шла с запада, и, чего бы мы ни навидались, она к тому времени успела увидеть в десять раз больше. Она поступила в высшей степени разумно, отделившись от нас. Это дало ей возможность прийти к нам снова в самый нужный момент, когда вывесили приказ, что евреи должны явиться в такой-то день, в такой-то час в указанное в приказе место. Зоя возникла внезапно и, не проронив ни одного лишнего слова, увела с собой твою маму. Как ей, еще не прижившейся в наших краях, удалось связаться с Лукерьей Пузыревой, один бог знает. После, до той новогодней ночи 43-го года, Зоя нашего порога не переступала.

У Дины все сложилось иначе, чем у твоей мамы. Ей-то пришлось походить с желтыми звездами на левой стороне груди и посредине спины. И Симочке тоже на видном месте такие же пришила. Другого выхода не было. Я посоветовала Дине занести к нам белье и одежду, а мебель не трогать и гардины с окон не снимать. Как бы я ни гнала от себя эту мысль, все же меня не покидала уверенность, что у себя в доме Дина с малышом остаться не смогут. И хотя я еще не представляла себе истинных масштабов того, что фашисты затеяли проделать с еврейским населением, — да и какой нормальный человек мог себе это представить? — все-таки внутренне я была готова к тому, что твоей семье, возможно, придется у нас скрываться. И вот какой парадокс — именно поэтому я и хотела, чтоб ваш дом выглядел уютно. Если бы в нем поселился немецкий офицер, это могло бы только пойти нам на пользу. Вряд ли он бы нами заинтересовался — мы для него недочеловеки. Зато благодаря такому соседству наши собственные бандиты не лезли бы сюда. Все же я не обольщалась и понимала, что наш дом вовсе не то место, в котором Дина и Симочка могли бы долго укрываться. Но чтобы отыскать место понадежнее, нужно было время. А времени не оставалось.

Как ты знаешь, евреев у нас в городе было немного. Большей части удалось эвакуироваться. Немцам не понадобилось устраивать гетто. Свое дело они сделали молниеносно. Как и другие не успевшие бежать, Дина с малышом отправились на место сбора. Но в отличие от многих других, таких же беспомощных и беззащитных, они все же вернулись. Спустя неделю. Как это им удалось и в каком виде они вернулись, нет сил рассказывать. Может, в другой раз… Во всяком случае, я не могу припомнить Симочкиного голоса после возвращения. Словно мышонок, он забивался в угол и молчал. Только вздрагивал от каждого звука за окном.