Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Вася Зырянов замолчал. Самый общительный человек в институте и в общежитии и любитель поговорить — не вступал в разговоры. Он заметил, что к нему стали относиться иронически, и начал избегать товарищей.

Из аудитории он быстро уходил в лабораторию, где лежал ничем не закрытый большой кусок доломита с обмеренной поверхностью, точнейшим образом взвешенный. Нефть в строго рассчитанном количестве была залита в трещины и медленно впитывалась в окаменелую древнюю породу. Микроскопические зерна солей кальция и магния, составлявшие породу, прочно прихватывали тончайшую пленку нефти. Она закупоривала все поры и окончательно прекращала ничтожную вентиляцию воздуха сквозь минерал.

Лабораторные весы не могли уловить в течение месяца убыль веса плиты. Они не уловят и в течение года: нефть не усыхала в открытой плите на воздухе. Вот что дал опыт!

Должны пройти миллионы лет, прежде чем выветрится нефть в глубине погребенного пласта.

Утром Василий побежал в ЦК партии.

В Промышленном отделе ЦК оценили по достоинству значение нефти в Якутии. Худенький студент с Севера расположил к себе работников Промышленного отдела. Но только — у него были чрезмерно дерзкие идеи. Он просил собрать ученых Москвы на диспут, он вызывал всех нефтеведов на публичный научный поединок.

Он горячился в разговоре и начинал комкать синтаксис.

— Пусть ЦК поверит лучшим представителям геологической мысли, когда они не смогут опровергнуть мои принципиальные положения, из которых явствует наличие жидкой нефти в кембрии!.. А вот мне не верят… И вообще, я считаю эту нефть сибирской нефтью. Я разрешаю проблему байкальской нефти и даю оборонную нефть на континенте!

Его слушали с удивлением, с любопытством. Без тени бахвальства он говорил дико хвастливые речи и даже не замечал этого. Местоимение «я» в его речи звучало отрешенно от личности Зырянова. Он утверждал не себя, но идею кембрия и континентальной нефти. Нет, он не был самохвалом и далеко не был глупцом. Но в таком случае — он был энтузиастом?

— Нет ничего более естественного, чем научная дискуссия, организованная Центральным Комитетом правящей партии коммунизма, партии науки! Моей партии! — восклицал он.

Идея дискуссии понравилась работникам Промышленного отдела. Но представители геологической мысли не примут вызова от студента. Ему надлежало отрастить по крайней мере профессорскую бороду, прежде чем посылать такие мальчишеские вызовы.

Василию пришлось на время отставить эти дела, чтобы подготовиться к сдаче последних экзаменов.

Институт неожиданно оказался оконченным.

В коридорах института студенты гулом посвящали друг друга в свои планы и советовались о своих замыслах, куда идти работать. Они уже чувствовали себя перед самым началом — через два месяца — самостоятельной долгожданной деятельности. И в мимолетных веселых воспоминаниях светлело то, что бывало и темновато в студенческой жизни, но все-таки соединяло и сближало их, и в чем-то создало взаимную обязанность, и удерживало признательность.

— Через этот базар молодой радости, — закричал Алиев, — спешит протиснуться убитый горем Зырянов!.. Что с тобой, дорогой мой?

Он схватил за руку дорогого друга и остановил посреди снующей и бегающей толпы, как в самом укромном уголке. Василий смотрел с терпеливой неохотой.

— Обрати внимание, как на меня смотрят, — сказал он.

— Очень хорошо смотрят! С симпатией, все очень хорошо о тебе думают, уважают!

— С иронической улыбкой, а в лучшем случае — с недоумением, — сказал Василий. — Скалят зубы.

— Покажи хотя бы одну такую улыбку, — Алиев повел глазами грозно, — на твоих глазах она моментально станет беззубой!

— Все вспоминают эти пять лет как праздник учебы, после которого начинается праздник труда, — сказал Василий, — а для меня после пяти лет мытарств и тяжелых переживаний все кончено к окончанию института.

— Зачем, Вася, столько пышных слов?.. Знаешь что? Давай уйдем отсюда.

Они вышли на улицу и стали прогуливаться, обнявшись, не замечая уличного шума.

— Знаешь что? У тебя очень много крестьянского индивидуализма. Я тебе говорю, я, твой лучший друг! Да-да, несмотря на то, что ты член партии и очень хороший коммунист!.. Дорогой мой, это пережитки, от которых надо избавляться не только беспартийным, но и коммунистам… Я тебя слушал пять лет, разве ты не заметил, Вася? Послушай меня один раз, хотя я говорю не так убедительно, как ты. Тебе не приходит в голову рассчитывать на товарищескую помощь — тебе, руководителю нашей комсомолии. Ты надеешься только на собственные силы. Мне это не нравится в тебе, честное слово, — вот это единственное, что не нравится. И другим тоже не нравится, нашим товарищам. Мы учились коллективом, а ты, наш секретарь, учился отдельно, одиночно. Главным образом даже по моим тетрадям, а не по лекциям. Мы все — днем, а ты один — ночью…

— Я не имел возможности делиться, потому что у меня не было единомышленников, кроме тебя, — сказал Василий.

— Когда я тебе сказал, что я твой единомышленник?! По-моему, идея кембрийской нефти, да еще под вечной мерзлотой, — непрактичная идея и безраздельно твоя. Пять лет я критиковал тебя, по-товарищески критиковал. Поэтому моя критика была для тебя поддержкой. Другие товарищи критиковали бы тебя тоже с пользой для тебя, если бы ты делился с ними. Но ты почему-то не имел желания довериться товарищеской критике всего коллектива.

— Это политическое обвинение, — сказал Василий.

— Не обвинение, но упрек несомненно, дорогой мой.

— Все равно, это самый несправедливый упрек. Вспомни мои многочисленные выступления, статьи в многотиражке… Пойми, что мне хватало критики самой высшей квалификации, вплоть до Академии наук. Но у меня не было ни одного единомышленника… Нет поддержки. А ты предлагаешь мне еще один вид критики — коллективное осуждение от всех товарищей. Но и это я вытерпел не один раз.

— И это говорит секретарь комсомола?! Нельзя понять!

— Да, да. Это было мне слишком тяжело, потому что я уважаю коллектив. Ну, мне пора… Разве я не делился своими мыслями? Я пропагандировал мою идею каждому студенту! Я делал доклады каждый год о моих экспедициях. Но вы и этого не принимали всерьез, потому что против меня была вся официальная профессура, Я организовал в институте диспут о происхождении нефти и о роли кембрия и просил бить меня покрепче, я выдержу, — просил всех, кому не лень! Сам просил!.. Только бейте убедительно, чтобы до меня дошло, говорил я!.. И, кроме того, выдерживал нападения на всех семинарах. А вечные споры в общежитии? Я выслушал столько насмешек за последние два года… вместо серьезных аргументов, которых не было, очевидно, у товарищей! Чего-чего, а критики мне хватало отовсюду. Чего не хватало? У меня не было творческой поддержки… И ты тоже обвиняешь меня. Разве идея кембрийской нефти — антимарксистская? Антиленинская?.. Антидиалектическая? Антигосударственная?.. Нет, ты не понял, насколько я уважаю коллектив… Ну, мне пора.