Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

— Итак, ясно: геолог без желонки подобен воздушному шару без корзинки, — сказал милый голосок профессорским тоном и продолжал, поощряемый смехом: — Состояние же в Нефтяном институте не является творческим состоянием.

— Дорогие, я вас примирю! Иначе мое кавказское сердце разорвется! — закричал Алиев. — Зырянов и Кучум, противники-друзья: вы правы оба, и только оба вместе! Но вы оба рискуете стать глубоко неправыми, если поддадитесь одной из этих двух противоположных точек зрения! Но вечная их схватка без одоления дает победу единству творчества! Этому учит нас диалектический материализм! Все дело в партийной душе коммуниста! У нас есть партийная заинтересованность в непрестанном познании и в бесперебойной материальной отдаче познания! Всем ясно?.. Вася, иди обедать!

— А ты, Соболева, зайди после занятий, — сказал Зырянов.

— Зачем? Я ведь получила задание.

— Я уточню.

— Задание очень точное.

— А ты все-таки приди!

— Товарищи, я чую, — сказал Егоров, пожилой рабфаковец, — я своим пролетарским чутьем чую злоупотребление выборной должностью.

— Валя, не иди! — крикнула Таня Синицкая.

— А ты думаешь, Егоров, я с этим посчитаюсь?

— У тебя жена есть в Соликамске.

— Это далеко, Егоров!

— Егорову все известно.

Все два часа Вася шел обедать. Пока не встречал уже тех, которые догнали и обогнали его и теперь возвращались последними из столовой.

— Вася, куда ты идешь?! Уже столовая закрыта.

И он бежал на лекции. Аудитории встречали его смехом:

— Зырянов ведет наступление! — Из всех его карманов торчали карандаши.

— Сколько насобирал, Вася?..

Он уверял, будто бы собрал двести, триста карандашей. Может быть, и собрал бы двести, если бы столько влезло в карманы.

— Берешь у него карандаш и пишешь ему задание прямо в его тетради; что ему делать — на месяц. И в своем блокноте отмечаешь, для контроля… А пока пишешь — уже привык к карандашу, он уже твой! — кладешь в карман. И студент привык: ты все время писал этим карандашом!..

Но «первоначальное накопление» заканчивалось в первом туре «наступления». Во втором туре, в конце месяца, студенты приходили с исполненными заданиями и с коварным злопамятством, и Вася с утра уже набивал карманы карандашами. Опять они со своими тетрадями: показывали написанное его рукой «задание». Зырянов жадно, с любопытством просматривал, одновременно протянув руку за карандашом:

— Дай распишусь… — Вопросительно поднимал глаза и встречал насмешливый взгляд. Тогда он спохватывался — и все карандаши «катились назад».

Непрерывно, безостановочно, еще и еще, неустанно, сообща — и всё успевать!.. Кроме сна.

Сотни субботников были за три года. Очищали свою Большую Калужскую от снега, и разгружали железнодорожные составы, и надстроили два этажа на здании института тоже сами.

И на митингах Зырянов не упускал случая выступить с мощной речью перед девятьюстами комсомольцами и тысячью партийных и беспартийных студентов. Много митингов он провел и с профессорами. При надстройке старого здания он, конечно, был бригадиром.

В эти же годы прошла партийная чистка и проверка, обмен комсомольских билетов.

Выпускали печатную газету института «За нефтяные кадры». Надо было писать статьи для нее, да и хотелось воздействовать через газету.

С третьего курса Зырянов вел группу академической и технической пропаганды. И пропаганду технических знаний среди рабочих. На старших курсах проводились научно-теоретические конференции.

И надо было устроить «бой» — академический, против поборников только молодой нефти, за древнюю нефть вплоть до кембрийской; бой и политический: против делячества, узкого практицизма хозяйственников — за науку крылатую.

Радиоузел института извещал студентов о сдаче зачетов: по каждому предмету — кто принимает, в какой аудитории, когда… И сообщал, что начинают сдавать зачеты руководящие комсомольские работники. Сегодня сдают члены бюро: товарищ Зырянов…

Желающих послушать, как сдают руководящие товарищи, было много.

Для членов бюро каждый зачет был общественным экзаменом…

В детстве Вася всегда шел спать под неволей, со скукой и, едва продрав глаза утром, спешил вскочить. Всегда представлялось очень много дел, и все были одно другого интересней. Он думал о сне отцовскими словами: это — баловство для ребят, а нам нельзя!.. И теперь он думал: это — чистое расточение времени, спать.

— Опять? — сказал Иван Андреевич со спокойствием и кротостью, не подававшими студенту никакой надежды. — Третий раз на этом месте. Скажу Анне Васильевне, чтобы не пускала тебя.

Василий быстро прошел через весь кабинет и остановился у стола.

— Иван Андреевич, вы были заняты тот раз, я не хотел мешать.

— А теперь ты захотел мешать или мне делать нечего?

— Только несколько минут! Я понимаю, что невозможно требовать скважину на пять тысяч метров при сегодняшней технике. Но, Иван Андреевич, — страстно воскликнул Василий, — Байкал ведь придавил самый край огромного кембрийского пласта, настилающего почти всю Якутию. Если этот пласт нефтеносен, то мы можем найти нефть и в других местах, где легче разведать и бурить! На правых притоках Лены кембрий лежит гораздо ближе к поверхности, не глубже полукилометра… Пусть там окажется самая незначительная, ничтожная залежь, даже одна жидкая капелька, только бы живая нефть, — и она докажет в натуре нефтеносность кембрия. Тогда можно будет потребовать и сверхглубокую скважину, Иван Андреевич!

Зырянов смотрел на академика с робостью студента и с требовательностью мальчика, с надеждой ребенка.

— Все такой же упрямый лоцманишка. Ты чуть не утопил мою экспедицию на порогах.

— Иван Андреевич! — Василий схватился обеими руками за край стола, готовый продолжать этот спор еще двенадцать лет. — Вы знаете, что этого никогда не было! Я могу провести плот через любые пороги! Где угодно!

— Знаю. Только ты это делаешь, когда тебя об этом не просят.

Василий опасливо взглянул и успокоился. Глаза учителя смеялись.

— А разве плохо я провел вас, Иван Андреевич? Вам тогда понравилось!

— И все-таки я не люблю, чтобы меня провели. А ты упрямый мальчишка, тебе по-прежнему пятнадцать лет. Небось женился уже у меня в институте?

— Не женился… Иван Андреевич! Пошлите меня в Якутию! Я найду кембрийскую нефть и разгадаю загадку Байкала!

Иван Андреевич углубился в лежавшие перед ним бумаги и в рассеянности сказал:

— Поезжай в Якутию, — как сказал бы «отвяжись».

— Спасибо, Иван Андреевич!

— Тебе только придется доказать в Главгеоразведке или в Главнефти, что на Лене они достанут нефть скорее, чем на Волге.