Франц Таурин - Гремящий порог

Очень просто, решили в главке. Строить тепловую станцию. Предположим, что ее построят в два года.Да ни черта не построят! Начинать надо с первого кола. А каждый строитель знает: перед тем как строить, надо подготовиться к строительству. И на эту подготовку уходит чертова гибель времени… Но допустим, построят в два года. Так ведь это только станцию для Красногорского рудника. А разве одному Красногорскому нужна энергия? А лесоперерабатывающие комбинаты? А комплекс заводов большой сибирской химии? А перевод на электротягу Транссибирской магистрали? Сколько надо построить тепловых станций, чтобы заменить Устьинскую ГЭС!.. .

И все они будут сжигать уголь, сибирский уголь, которому цены нет, который так нужен для металлургических заводов, для той же большой химии. А сказочная энергия Ангары, даровая энергия будет бесполезно уноситься в океан, как сто, тысячу, миллион лет назад!..

И это все потому, что он, инженер Набатов, не может найти решения, как сократить сроки строительства на один, всего на один год…Не хватает все тех же трех-четырех месяцев. Чтобы выиграть год, надо к будущей весне подготовить и осушить котлован для бетонных работ. Но это опять маниловщина. Три месяца, даже меньше— два с половиной — осталось до начала зимы. Не успеть… Нипочем не успеть. Нет даже утвержденного проекта. Да если бы и был… За такой короткий срок не отсыпать перемычки, тем-более не осушить котлован… А с ноября зима… Полгода вынужденного бездействия. Тут и прихлопнут стройку. Самое удобное время. Отодвинуть бы эту проклятую зиму, чтобы хоть к концу года зацепиться за дно реки. Не отодвинешь. С ноября — зима… Реку закует льдом… накрепко закует…

И ему представилась скованная льдом река. Вспомнилось, как подростком бегал он по льду, как помогал долбить проруби и перегораживать протоки заездками. В заездки набивались толстые, как бревна, позеленевшие от старости налимы, а случалось, и пудовые таймени. Городили заездки иногда осенью, но чаще зимой, со льда. Со льда…

Ну, конечно, со льда! А на фронте разве не приходилось ему наводить мосты через замерзшие реки и опускать со льда ряжи для мостовых опор?.. Ну, конечно, со. льда!.. Софья Викентьевна осторожно открыла дверь. — Кузьма, я жду тебя ужинать. -Иду, иду,— машинально ответил Кузьма Сергеевич, занятый своими мыслями.

— Кузьма,— несмело начала Софья Викентьевна,—мне надо с тобой, поговорить…

В голосе жены было нечто такое, что заставило Набатова оторваться от беспокоивших его мыслей. — Я хотела поговорить с тобой… Меня тревожит Аркадий, он…

— Знаю,— нахмурился Кузьма Сергеевич,— мне сообщили.

— Кузьма, прошу тебя,— взмолилась Софья Викентьевна,—не будь с ним чрезмерно строг! На него еще можно подействовать лаской…

— Ласкать его я не буду. И тебе не советую. Передай ему, чтобы завтра же определился на работу. Сам!

— Он пойдет на работу, Кузьма, он пойдет,— торопливо заговорила Софья Викентьевна, уже забыв о своем решении не. утаивать проступка Аркадия и думая только о том, как бы успокоить мужа,— он завтра же пойдет. Но помоги ему, Кузьма… еще раз. Скажи, чтобы его взяли обратно.

— Только сам! Может быть, это научит его дорожить хотя бы своим рабочим местом, если не научился дорожить рабочим званием.

— Успокойся, Кузьма, умоляю тебя, успокойся! Он сделает все, как ты говоришь. Он уже все понял, он так подавлен. Пожалуйста, не волнуйся… Я принесу тебе ужин сюда,:— сказала она, увидев, что Кузьма Сергеевич снова сел к столу.

— Да, да, я сейчас,— ответил он рассеянно, думая о своем.

Верный своему правилу отодвигать в сторону личные заботы, он пытался вернуться к тому главному, что тревожило и угнетало,— к судьбе стройки, его стройки…

Но то, о чем заговорила жена, тоже было главным. Ведь это его сын.

«Ему есть с кого брать пример. Мать и отец у него честные люди, труженики»,— так думал он и так говорил не раз.

Но, видимо, этого мало. И он — отец этого трудного сына—виноват, что ограничился столь малым.

Он уже совсем было решил переговорить сейчас с Аркадием и окликнул жену, чтобы узнать, дома ли сын, но, когда Софья Викентьевна поднялась наверх, спросил неожиданно:

— Троих сможешь накормить ужином, Соня?

И, еще не дождавшись ответа, подошел к телефону. Вызвав диспетчера, он поручил ему разыскать секретаря парткома Перевалова и начальника земельно-скальных работ Терентия Фомича Швидко и пригласить их к главному инженеру на дом.

Дни в больнице длинные-длинные. И каждый день похож на другой. Настолько похож, что начинает казаться, будто время совсем остановилось.

Только березка, протянувшая ветви к Наташино-му окну, говорит: нет, время не стоит. Дни бегут, и каждый новый день приветствует березку утренним сверкающим лучом и прощается с ней угасающим вечерним. И каждый луч дарит березке’по новому золотому листочку. И вот уже березка вся в золотом осеннем наряде…

Наташа часто стала видеть сны. Сегодня ей приснилось, как она ехала на стройку. В сон вместился весь длинный путь, вплоть до маленькой станции с вокзалом-времянкой, где Наташу с ее подругами встречал начальник отдела кадров строительства, и даже разговор в отделе кадров. Начальник снова посылал Наташу на Лесоучасток, а она не соглашалась, спорила и плакала.

— Вы не знаете, как это больно. Это очень больно,— говорила она со слезами, а Люба, вместо того чтобы поддержать подругу, смотрела на нее и смеялась.

— Никогда я не думала, что ты такая! — с сердцем сказала Наташа Любе и проснулась.

Проснулась и обрадовалась, что не надо идти на лесоучасток, снова грозивший ей бедой, и не надо сердиться на смешливую Любу.

Захотелось, как в детстве, после ласкового шлепка матери, подтянуть колени к подбородку, потом рывком распрямить ноги и соскочить с постели. Но тут же боль напомнила о себе.

Не шевелясь, Наташа обвела глазами палату. Анна Захаровна — ее соседка — не спала. Она лежала, уставившись в потолок, и ждала, когда проснется Наташа и можно будет поговорить с ней. Наташа любила слушать рассказы старухи, но сейчас ей не хотелось отрываться от своих размышлений и навеянных сном воспоминаний. Она снова закрыла глаза.

…Вот она стоит у окна вагона. Медленно уплывают длинный приземистый вокзал, отцветающие кусты сирени и между ними застывший в рывке гипсовый юноша с диском в откинутой назад руке. Мать в толпе провожающих утирает глаза и смотрит вслед поезду. Девчата с фабрики и с ними сестренка Олечка бегут по перрону, махая платочками.

Очень много провожающих. Но она в любой толпе отыскала бы Вадима. Отыскала бы…

В вагоне за ее спиной идет уже веселая возня. Занимают места, спорят, кому верхнюю полку, кому нижнюю. Ее окликают. Но она не отвечает и не оборачивается.