Иван Гагарин - Выше нас – одно море. Рассказы

Не спал и капитан Васильев.

Больше всего боялся он получить пробоину от удара о льдину во время вытравливания ваеров, когда хочешь или не хочешь, а дай машине полный ход и старайся держать судно точно на курсе, иначе так завернешь трал, что, распутывая его, палубная команда устанет материться, но какой тут к чертям точный курс, когда торчат кругом ледяные обломки размером с пароход, — зелено-синие дьяволы…

Риск, разумеется, был. Он усугублялся тем, что существовал приказ, настрого запрещавший капитанам входить в лед. Не только промышлять, но даже входить в лед возбранялось. Но приказ приказом, а… Короче, все знали, что на Лабрадоре лед и что флот на Лабрадоре, и приказ сохранял свою силу. Сгорит капитан: иди сюда, голубчик… Обойдется — значит обойдется.

Проходили дни. Если дул норд-вест, льда прибавлялось, и флот искал рыбу в новых квадратах. Задувал восточный, приносил с Гольфстрима теплый воздух, жал ледок к канадскому берегу, и становилось полегче.

Ночью капитан не раздевался. Сбросив сапоги, он ложился на кривой диванчик. Иногда приходил к Васильеву сон, но капитан просыпался при каждом толчке и лежал в темноте, ожидая новых толчков, болезненно морщился. Потом поднимался с дивана, накидывал шубу и в тапочках на босу ногу выходил на мостик.

Тяжел был крест у капитана Васильева, но нес его он достойно. В то утро затих остовый ветер, и проглянуло ненадолго солнце. Лед разогнало, обнаружилась обширная полынья, и рыба ловилась на удивление. Скоро ее некуда было складывать, забили треской два ящика на палубе, бункер полный, да последний трал вытянули тонн на пятнадцать, он так и остался лежать целиком на оттяжках.

Легли в дрейф, объявили подвахту, и штурман записал в журнале: «Уборка рыбы».

Васильев спустился на фабрику.

На шкере за бункером стояло человек восемь. Капитан поприветствовал их. Ребята, одетые в желтые робы, бородатые, веселые, ладные такие парни, обернулись, заулыбались ему, и ножи замелькали быстрее. Тот, что стоял у правого края, вдруг протянул капитану ладонь.

— Смотрите, букашка какая, — сказал он, — паучок…

Васильев увидел маленького краба. Совсем маленького, ну с наперсток от силы. Краб протянул под себя ножки, черные глазки его настороженно глядели на капитана, грозно топорщил он рыжие усы. Словом, вид был у краба решительный, неприступный, и паучка он, действительно, напоминал.

— Дай-ка сюда, — сказал Васильев и осторожно пересадил краба на свою ладонь.

«Ольге сувенир будет, — думал он, выбираясь с фабрики, — забавный крабишко».

Ольга любила диковинки, привозимые с моря. Команда, удивительное дело, об этой страсти узнала довольно скоро, и капитану несли в каюту обломки коралловых веток, морских ежей, ракушек, омаров, если дело бывало на Джорджес-банке. На Лабрадоре такого добра не густо. Он опустил краба на стол. Гость с минуту не шевелился, потом выдвинул правую клешню, поцарапал ею стекло, неожиданно приподнялся и бочком заскользил к настольной лампе.

— Эге, брат, — сказал капитан, — так ты со стола свалишься, а я не замечу и наступить на тебя могу…

Он принес из спальни стакан и, ухватив краба двумя пальцами, опустил его на донышко. Маленький краб поскреб-поскреб лапками стенки и успокоился, а Васильев поставил стакан на стол, выключил лампу и стал писать Ольге письмо. Но дело подвигалось плохо.

Капитан вздохнул, повертел ручку, отложил ее в сторону, постучал по стакану и стал рассказывать крабу про Ольгу. Никогда не говорил о ней, а тут рассказал, как познакомились, приглянулись друг другу, как долго тянулись случайные встречи, был отпуск в Карелии, безмятежное время, вторая молодость капитана, радость такая, что заходилось сердце, и расплата за нее…

Три года назад была у капитана жена и дочь. Дочь взрослая, в аспирантуре уже училась. И тут — Ольга… И не красавица, вроде, так, обычное дело. Но сошел с ума капитан Васильев, развелся с женой, по-хорошему, правда, и, прожив на свете полвека, снова стал женихом. Ольге тогда исполнилось двадцать пять…

Хорошо было капитану и плохо. Шуму наделал много. Решительно все его осуждали, год целый не пускали в море, болтался на ремонте да в подменных командах, словно хуже стал знать рыбацкое дело.

Потом все немного забылось, дали Васильеву пароход. Рыбу ловил он порядком, не хуже тех, чьи имена мелькали в газетах. Сам он на газеты не рассчитывал, хотел лишь «фитилей» не получать.

Но покоя не было. Мучила Васильева мысль, нехорошая такая. И оснований не было, а мучила…

Капитан поднялся из-за стола, достал сигареты из ящика, распечатал пачку, аккуратно снял прозрачную бумажку, положил ее в пепельницу, размял табак, обирая крошки, нащупал в кармане кителя зажигалку. Но курить расхотелось, он отложил сигарету и подмигнул пленнику с рыжими усами:

— Тебе не понять, малыш, как трудно бывает такому большому крабу…

С вечера вновь потянул восточный ветер. Он принес туман, снежные заряды вперемежку с дождем. Лед исчез начисто. До наступления темноты успели сделать пару добрых тралений и снова завалились рыбой.

А утром пришел стармех. Он долго мялся, что-то бубнил под нос и вдруг объявил, что пропускает втулка, надо приподнять, а то вода в картер проходит. Словом, машину часика на два нужно раскидать, и будет ли на это разрешение капитана.

— Ты что это, дед? — сказал капитан. — А всю ночь о чем думал?

«Дед» промолчал, чего тут оправдываться, лучше помалкивать, но из каюты не пошел. Значит, решил Васильев, это у него серьезно. Он вышел на мостик. Крутили снежные заряды, но локатор показывал чистое море. Группа осталась южнее, они никому здесь не мешали. Приходилось дать стармеху «добро».

Двигатель быстренько разбросали, и тогда ворвался к капитану третий штурман и объявил, задыхаясь, что судно несет на айсберги.

Васильев проглотил забивший горло комок и повернулся к штурману.

— Не было айсберга, не было! — закричал тот. — Минуту назад смотрел.

— Прикинь дрейф, — сказал Васильев.

Он знал, что такое бывает. Редко, но бывает. Когда лучи локатора не отражаются от ледяной горы и отметка на экране не возникает. Случай редкий. Да и что толку орать на штурмана сейчас?

Капитан рванул рукоятку машинного телеграфа к слову «Готовьсь», но внизу обиженно, — шутите, что ли, — вернули стрелку в прежнее положение. И тогда у Васильева подогнулись колени.

— Стармеха на мостик! — крикнул он.

Прибежал позеленевший «дед», заикаясь, сказал: часа через три приготовят машину.

— Ты любишь салат из крабов? — зловещим голосом спросил капитан. — Так вот, через три часа крабы салат из тебя приготовят…

Стармех умчался в машину. На мостике собрались все штурманы и молча смотрели на неотвратимую гору, длиною в полмили и ростом в пять таких траулеров, как их «Лось».