Константин Паустовский - Том 5. Рассказы, сказки, литературные портреты

– Это русские, – ответил Кингли.

Кларк поднял глаза к небу и посмотрел на рваные тучи. Они были похожи на мокрых овец. Они неслись, толкаясь, с запада на восток, где все небо уже давно было забито такими же тучами. Казалось, что тучи вот-вот остановятся, наткнувшись на плотный облачный затор. Но они все летели, и от их безостановочного полета могла закружиться голова.

– Непостижимо! – произнес, наконец, Кларк и опустил глаза. – Как же они попали сюда?

Рыбаки переглянулись. Потом самый старый из них, Томас Бэри, сказал, стащив с седой головы теплую шапку:

– Мы так думаем, сэр, что они попали сюда не для того, чтобы полюбоваться нашими веселыми берегами. И не для того, чтобы немедленно установить здесь советскую власть. Просто траулер занесло к нам штормом. Но как бы там ни было, сэр, это отчаянные смельчаки. И вам бы следовало помолиться в церкви, чтобы их не сорвало с якорей и не разбило вдребезги о скалы.

– Я подумаю об этом, Томас, – ответил Кларк. В это время тяжело затрещали ракушки под стоптанными ботинками доктора Конрада.

– Я иду на маяк: может быть, им нужна врачебная помощь, – сказал он, не вынимая изо рта трубку. Теплый ее дым разлетелся среди толпы, и рыбаки, вздохнув этот дым, тотчас начали вытаскивать свои трубки.

Доктор Конрад повернулся и пошел к маяку, тяжело пробиваясь сквозь ветер.

Толпа молча следила за доктором. Потом стая мальчишек бросилась вслед за ним и обогнала его, обежав далеко стороной.

Кингли пригладил волосы, поднял воротник пиджака и быстро пошел по береговой дороге к маяку Дуг. За ним двинулись рыбаки. Они шли медленно, засунув руки в карманы, не спуская глаз с бушующего океана.

За рыбаками, помедлив, пошли женщины. Они закрывали подбородки платками. Иные женщины слабо улыбались, глядя себе под ноги, иные вытирали слезы, обильно набегавшие на глаза от холодного ветра.

– Ты чему улыбаешься, Анна? – спросила одна из женщин свою подругу.

– Не знаю, Мэри, – ответила Анна и отвела глаза. – Мне все кажется, что до сих пор мы были одни в Иверсайде. Ты понимаешь, совсем одни в своих сырых домах, около лоханок, мисок с похлебкой и тарелок с хлебом. Хотя нас было и много, но мы были все-таки одни.

– Что ты плетешь? – сердито сказала Мэри.

– Я не плету. Я просто не умею высказать то, что у меня на душе. Вот теперь мне кажется, что мы не одни. Ты слышала, что говорил Кингли?

– Слышала.

– Значит, есть у нас защитники на свете, Мэри. Как ты думаешь? Правда, они далеко, но когда-нибудь мы с ними должны же встретиться.

– Помолчи! – сказала Мэри. – Не ты одна так думаешь. Если нам повезет, то мы их увидим сегодня или завтра.

– А что бы ты сделала для них? – спросила Анна.

– Я бы что-нибудь испекла, – ответила Мэри. – Но ты же видишь, что я порезала пальцы ракушками, и они нарывают. Доктор Конрад говорит, что они заживут не раньше, чем через неделю.

Мэри показала Анне маленькую сухую руку, перевязанную стираным бинтом.

– Ничего, – сказала Анна. – Я испеку за тебя. И за себя.

Позади всех шли девушки и Джон Старое Ведро. Девушки ни о чем не разговаривали, а только перекликались.

– Ну что ж ты, Молли?! – кричала одна.

– А ты что ж, Мод, разве охрипла? – отвечала ей другая.

Девушки, очевидно, о чем-то сговаривались и никак не могли сговориться. Тогда Джон Старое Ведро откашлялся, сплюнул и запел громовым голосом, вполне вязавшимся с грохотом бури:

– Эге! Эгей! – подхватили припев девушки.

Кларк, помедлив, пошел с берега к церкви, отпер ее, прошел в холодный алтарь, надел облачение и начал громко молиться.

Дверь в церковь, как всегда во время службы, он оставил открытой. В нее проникал ветер и шум океана. Впервые церковь была совершенно пуста. Вошел только старый кот доктора Конрада, развязно сел на пороге и начал умываться, поглядывая на Кларка наглыми глазами.

Потом на паперти раздались тяжелые шаги, но кот не посторонился. В церковь вошел, прихрамывая, полицейский Фзрти. Он остановился посреди церкви и высморкался. Кларк молился. Тогда Фэрти закашлял. Кларк, не оглядываясь, продолжал молиться.

– Сэр! – хриплым шепотом позвал Фэрти. Кларк окончил молитву и только после этого повернулся к полицейскому.

– Сэр! Я понимаю, что совершаю кощунство, но вы знаете, что случилось в Иверсайде? – сказал Фэрти.

– Что? – спросил Кларк.

– Иверсайда нет! – ответил полицейский с некоторым пафосом. – Его сдуло к чертовой бабушке.

– Вы забываете, что находитесь в доме божием, – строго заметил Кларк.

– Тысяча извинений, сэр! Но в городе нет никого. Осталось всего каких-нибудь пять-шесть человек. Все ушли к маяку, чтобы поглазеть на советский пароход. Все! Как будто они взбесились.

– Это свидетельствует, – спокойно заметил Кларк, – о совершенно одинаковом образе мыслей у жителей Иверсайда. И больше ни о чем.

– Так-то оно так! – согласился Фэрти. – Но что же я должен в этом случае делать, сэр?

– Каждый должен исполнять свой долг. Я молюсь о спасении заблудших душ человеческих. А вы, как я полагаю, должны действовать по инструкции.

– Но на этот случай нет никаких инструкций, – жалобно сказал Фэрти. – Этот случай никем не предусмотрен, сэр. И не может быть предусмотрен. Хорошенькое дело! Весь город уходит в одно прекрасное утро, отказавшись даже от чашки ячменного кофе, сэр. Это невероятно!

– Раз у вас нет инструкций, – ответил Кларк, – то получите их! И не мешайте мне молиться!

Фэрти тяжело вздохнул и вышел из церкви. По дороге он взял за шиворот старого кота доктора Конрада, вынес его на церковный двор, бросил на землю и затопал на него ногами, явно сознавая, что теряет время на пустяки, тогда как… О господи! Фэрти подтянул пояс и пошел к телеграфу.

Телеграфист Майкл был по натуре человеком унылым и насмешливым. В это утро уныние его еще удесятерилось тем обстоятельством, что он не мог вместе со всеми быть на маяке Дуг. Поэтому никогда еще внешние признаки уныния, свойственные Майклу, не бросались в глаза так заметно, как сейчас. Фэрти увидел Майкла, и сердце у полисмена упало: что может посоветовать этот развинченный джентльмен?

– Майкл! – сказал Фэрти. – Мне надо затребовать по телеграфу инструкции из самого Глазго.

– О чем? – равнодушно спросил Майкл и посмотрелся одним глазом, как в зеркало, в никелированное лезвие ножниц.