Василий Белов - Все впереди

Иванов осекся, вспомнив Медведева.

— Чтобы уничтожить какой-нибудь народ, вовсе не обязательно забрасывать его водородными бомбами, — сказал Медведев. — Достаточно поссорить детей с родителями, женщин противопоставить мужчинам. Не так просто, но возможно.

— Еще надежней вот это! — Иванов налил шампанское и выпил один, залпом.

Жена и сестра глядели на него, одна с недоумением, другая с ехидством.

— А сколько других приемчиков? — не унимался Иванов. — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет». Это любимая поговорка Мишки Бриша. Нашего общего друга. Однажды я понарошку сказал ему, что Христос не еврей. Конечно же, Миша немедля присобачил мне здоровенный антисемитский ярлык. А ведь еще за минуту до этого доказывал, что никакого Христа вообще не было! Нет, какова логика, а? Кстати, за что вы так его прозвали? Идущий, так сказать, впереди…

Медведев говорил о чем-то с Валей, не слушая, поэтому Иванову пришлось повторить вопрос. Медведев сказал:

— Не помню, наверно, за то, что он всегда седлает третьего скакуна.

— Что значит третьего? Не понимаю.

— Я имею в виду гегелевскую триаду. Пока мы с тобой едем на тезе и на антитезе, он уже шпарит на синтезе. Как только синтез становится новой тезой, он тут же покидает это седло и пересаживается на свежую лошадь.

— А мне надоела эта полярность. — Иванов начинал задираться. — Это вечное противопоставление: плюс — минус, тезис — антитезис. К черту Гегеля!

— Хочешь к батьке Махно?

— Да! Я поставил бы Нестора в союзный Госплан.

Чтобы разрядить обстановку, Зуев сказал:

— А в Госплане знают, куда используются столовые салфетки? Туалетная бумага продается, говорят, на доллары в «Березке», в гостинице «Украина»…

— В Госплане тысячи служащих! Достаточно перепутать две какие-нибудь фитюльки, и одна шестая мировой суши сидит без мыла. Либо — без простынь.

— Если б я был директором, — продолжал Зуев, — я бы сразу отменил синтетические носки. И еще наволочки без пуговиц. Господа, в каком НИИ придумали наволочки без пуговиц?

— Погоди, погоди… — остановил Зуева Медведев. — Мы хотели послушать женщин, что они думают о разводе.

— Они ничего не думают, они просто разводятся… — не по-хорошему засмеялся Иванов. Но даже и это не вывело из молчаливого состояния его жену и сестру. Обе деловито и весело носили посуду.

— И чего это мужчины стали такие болтливые? — сказала вдруг Валя, поглядев на Медведева. — Вместо того чтобы действовать… болтают о вреде пьянства… А ведь ни один не скажет: «Всё! Я больше не беру в рот этой гадости».

Медведев с любопытством слушал.

— И вот языком болтают, вот болтают! Хуже базарных баб…

— Хорошо, — вдруг встряхнулся Медведев. — Валя, я готов перейти к делу. Будьте свидетелем! Я вызываю мужчин на соревнование. Я утверждаю, что никогда больше и нигде не возьму в рот ни капли таких жидкостей.

Он выплеснул за балкон недопитое шампанское.

— Саша, ты хочешь пари?

Нарколог посмотрел на Зуева. Зуев поводил в воздухе правой ладонью, дескать, «я — пас». Светлана с любопытством смотрела то на мужа, то на Медведева.

— Это, конечно, провокация, — задумчиво произнес Иванов. — Но я согласен, я обещаю… тоже…

— Руку? — Медведев в упор смотрел на нарколога.

— Это не так просто, — смущенно пробормотал Иванов. — Для этого надо уезжать из Москвы…

— Ерунда! — воскликнул Медведев. — От себя-то ты никуда не уедешь.

И тогда Иванов решительно подал руку, и обе руки сцепились пальцами, и сжались, словно в каком-то соперничестве.

— Зуев! Скорей разбивай! — хохотала и хлопала в ладоши Валя. — А то раздумают.

— Вы бы подумали сперва, деятели! — Зуев пытался вразумить спорщиков. — Смотрите, мне что… Постой, а что, если кто-то не выдержит?

— Тогда Валя будет права! — тихо сказал Медведев. — Мы не мужчины, а бабы с Тишинского рынка…

И Зуев ударил ребром ладони, разбивая роковое рукопожатие.

На следующее утро Иванов приехал на работу раньше обычного, потому что запланировал множество дел в городе. Дежурная сестра подала ему медицинский дневник:

— Александр Николаевич, больной из третьей палаты сегодня не спал.

— Я, кажется, просил, — мягко остановил ее Иванов, — и сейчас тоже прошу не называть комнаты палатами, а больных больными.

— Но… извините, как же их называть? — в который уж раз запротестовала сестра. — Как обращаться к ним?

— Как угодно! Называйте по имени, говорите товарищ такой-то, гражданин, месье или сударь, не так важно. Только не называйте больными.

— Хорошо. — Было видно, что она не согласна. — А больной… простите, один гражданин из пятой палаты требует поставить телевизор и телефон…

— Я зайду к нему. Проведите музыкальный сеанс без меня. И если можно, смените пластинку.

Иванов поморщился. Его борьба с медицинскими терминами, наверное, выглядела донкихотством. Больница была больницей. Записи в журнале дежурств вновь со всей силой подтвердили правоту дежурной сестры.

Итак, больной, который не спал. Алкогольное отравление удалось ликвидировать довольно быстро. Физическое состояние более или менее в норме. А вот душевное… Нарколог перестал удивляться разнообразию всевозможных синдромов и фобий, связанных с хроническим пьянством. Конечно, синдром ревности по-прежнему занимает в их числе первое место. Большинство классических алкоголиков щеголяет с этим синдромом, но иногда он угнетен, задвинут в отдельный угол сознания, и место его занято новейшей фобией. Больной из третьей палаты ждет по ночам водородной вспышки… Почему именно по ночам? Вероятно, потому, что днем вспышка была бы менее яркой. Иванову было не ясно, что появилось вначале: бессонница, вызванная алкогольной интоксикацией, или страх атомной катастрофы, вызванный бессонницей. Вновь корреляция. И что ни толкуй, а без медицинских терминов ни туда ни сюда… Кстати, разве не реальна сама возможность атомной вспышки? Больной из третьей палаты вправе считать ненормальным не себя, а других. Тех, кто, по сути дела, задвинул атомные грибы в область фантастики…

Размышления Иванова были прерваны каким-то необычным шумом. Нарколог вышел вначале в прихожую, затем приоткрыл дверь в коридор. У входа в одну из палат громко выяснялись какие-то отношения, сестра тщетно пыталась установить тишину.

«Опять этот бритый профессор…» — улыбнулся Иванов. В ту же минуту нарколог стал свидетелем редкого происшествия. Человек в домашней пижаме и в тапочках вырвался из окружения и кинулся бежать в направлении ивановского кабинета. Бежал он так проворно, что несколько более молодых преследователей не успевали за ним. Иванов пропустил профессора в кабинет, прикрыл дверь и встал на пути двух недавно поступивших лимитчиков: