Василий Белов - Все впереди

Для понимания философского, а если угодно, то и политического смысла романа принципиальное значение имеет давний, еще в заключении, спор Медведева с неким лощеным интеллектуалом, он же — валютно-финансовый аферист, утверждавшим:

«Равенство? Его никогда не будет. Природа наделила людей разными полномочиями… Одни всегда будут убирать свое и чужое дерьмо, причем вручную. Другие — моделировать их поведение».

Не новая для нас философия, и, как видим, живучая. Она не просто повторяется, но активно, а в последние годы, можно сказать, и наступательно приспосабливается к условиям социализма. И коль скоро находятся преуспевающие в этой «сфере обслуживания» «сеятели» человеконенавистнических идей, должны и всегда будут являться в наш, мир люди, сражающиеся со злом словом и делом правды.

Это не так просто, как кажется. В руках тех, кто ратует за привилегированные полномочия, все средства хороши. Во всяком случае, в выборе их они не брезгуют ничем. Доносы, клевета, подкупы и шантаж, моральная дезориентация, хула и слава, анонимный террор в изощренных формах, разрушение семьи, искушение сексом, алкоголем, наркотиками… И несть числа этим средствам!.. Все это в той или иной мере пришлось испытать в романе и Медведеву, и Зуеву, и Иванову.

Долгие годы воспоминание о том споре мучило Медведева некой то ли действительной, то ли кажущейся неразрешимостью проблемы: он всей душой не желал, противился даже мысли о разделении человеческого рода на избранных и неизбранных, чтобы одни представляли собой овечье стадо, а другие были над ним пастухами, он жаждал равенства подлинного, а не мнимого, справедливого даже в самых малых мелочах, но при этом понимал, что кто-то же делал за других, порой и за него тоже, грязную, отвратительную работу. И если не делал ее он, Медведев, то чем он лучше валютно-интеллектуального мерзавца, моделировавшего поведение других с выгодой для себя и себе подобных?

Надо проверить себя. Преодолевая брезгливость, Медведев вычистит зловонную яму уборной, почувствовав после этого, что «с души как бы обваливалась, спадала не замечаемая до этого тяжесть». И что же? Издевательский голос того интеллектуала скажет ему: «Ты сделал это только для собственного самоутверждения. А делать это всегда ты ведь не станешь…»

Почему же всегда? Когда надо!

Нет, не только для самоутверждения должно было Медведеву пройти через это, но для того, главным образом, чтобы понять, что приверженцы элитарных теорий только того и хотят, чтобы одни всегда копались в дерьме, а другие всегдаизвлекали из этого выгоду для себя.

«Да, я уберу за собой, — говорит Медведев, — но успею сделать еще кое-что… Всё впереди!»

С этой надеждой, уверенностью нам открывается новый Медведев, для которого извечная философская дилемма о противоборстве добра и зла обретает конкретную реальность и высокий жизненный смысл.

Следует, однако, заметить, что хотя весомость аргументов в философском споре может зависеть от их логической последовательности, теоретической значимости и убедительности, в структуре художественного произведения решающее значение имеют поступки, переживания героя, сама жизненная реальность, воплощенная в образы и картины — и чем мастеровитее, выразительней, тем насыщеннее оказывается художественная ткань романа, тем правдивее и достовернее предстает и борьба идей, насыщающих атмосферу романа, и сама изображенная в нем жизнь.

Безусловно, фигура Дмитрия Медведева, с учетом противоречий этого широкого душой и сильного внутренней стойкостью и убежденностью характера, с учетом даже некоторой его инфантильности, преодолеваемой им вместе с ниспосланными судьбой поражениями, ярко и сильно вылеплена писателем. Но есть обстоятельство, заставляющее нас либо предположить, что между первой и второй частями романа есть главы, может быть окончательно не завершенные или по тем или иным причинам не опубликованные писателем, либо высказать ему серьезный упрек в том, что целое десятилетие жизни его героя (и других персонажей тоже!) оказалось за пределами повествования. Десятилетие для них отнюдь не безмятежное. Для Медведева эти шесть лет изоляции и четыре года после выхода на свободу и жизни где-то рядом с Москвой, где-то около должны, по логике вещей, представить сложный и мучительный путь надломленного судьбой, но не сломленного окончательно человека. Пока же ориентиром на всем этом отрезке остается ретроспективный эпизод с лощеным интеллектуалом. Потрясения, же этих лет, общение с миром отвергнутых законом и обществом, адаптация в новых условиях, несомненно, много значили в «воскрешении» Дмитрия Медведева.

По давней, еще классиками утвержденной, традиции жанр философского романа ставит вопросы, касающиеся конкретных проявлений противоборства добра и зла, и вопросы эти нередко выносятся авторами в название. А. Герцен спрашивал: «Кто виноват?»; Н. Чернышевский — «Что делать?»; и вот совсем, кажется, недавно В. Кочетов: «Чего же ты хочешь?» По прямоте и открытости постановки вопроса роман В. Белова «Всё впереди» может быть поставлен в этот же ряд, с той лишь разницей, что вопрос угадывается и задается самими читателями: «Что впереди?..»

Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, против чего протестуют герои романа, а вместе с ними нередко и сам автор, хотя, конечно, абсолютное отождествление позиций недопустимо.

На судьбе Любы Медведевой блестяще раскрыто одно из основных зол времени нашего и романа — мещанство, самопожирающее себя, растлевающее и здоровую социальную среду вокруг себя, и носителей идеологии приспособленчества и потребительства.

Разве не удушливая атмосфера бездуховного бытия окружала ее постоянно? «Она мечтала всегда…» — говорит автор и далее уточняет: «Люба всегда жила завтрашним, вернее, послезавтрашним днем, думала только о будущем, не замечая настоящее и совсем не вспоминая о прошлом». Словно по эстафете мечтательность эта, праздная, пустая, ложно романтизированная, передана ей из прошлого от чеховских героинь ее матерью, актрисой, — та после войны неплохо играла этих самых героинь на сцене профсоюзных клубов и настолько срослась с ними, что на все вокруг себя распространяла их духовную эманацию, перерастающую, по наблюдению Медведева, в экспансию.

Мечты эти не требовали от Любы ни нравственных усилий, ни духовного напряжения. Они, в общем-то, легко исполнялись, хотя и менялись вместе с быстротекущей модой: эстампы, торшеры, пластиковая химия, потом самовары и домотканые дорожки, затем дорогие, не совсем удобные, но непременно одношерстные мебельные гарнитуры и стеллажи, забиваемые нечитаными книгами. От прошлого оставался лишь старый рояль, чистый голос которого надламывался отнюдь не на классических мелодиях… На всем этом, и даже на том, что муж у Любы «такой талантливый, такой непохожий на всех остальных!», лежал определенный и, кажется, уже не всегда осуждаемый широким общественным мнением отпечаток ненасытного потребительства. Притерпелись.