Ирина Велембовская - Дела семейные

Полина долго не ложилась. Она сидела возле уснувшего Валентина и смотрела в его залитое лунным светом лицо, такое хорошенькое и молодое. Кто в нем узнал бы того маленького, заморенного нуждой малыша, которого она двадцать лет назад привезла к себе из деревни? Он тогда только в первую ночь заплакал, проснувшись в незнакомой комнате, но она взяла его к себе на постель и вот так же погладила его ножонки-палочки, пошептала что-то в маленькое, пельмешком ухо. И он уснул, как зверенок, нашедший чужую, но ласковую и теплую матку.

Вся боль, которую успел за эти двадцать лет причинить ей Валентин, ушла из сердца Полины. Осталась одна только нежность и забота об этом большом, незадачливом «дите». Конечно, она с ним поедет. Долго ли ей собраться…

Полина в последний раз погладила руку, свесившуюся из-под одеяла, бесшумно постелила на пол старенькое пальто и, не раздеваясь, легла.

— Я уж не буду будить его, Галя, — тихо сказала Полина. — Пусть он поспит.

Галка в этот день проснулась рано. Вечерняя тревога прошла, но ей словно мешало присутствие чужого человека, его сонное дыхание она тревожно ощущала, хотя Валентина и отделяла тесовая перегородка. И непривычно было Васино отсутствие.

— Вы, Галя, извините… Мне уходить пора. Накормите тут чем-нибудь Валю, а я постараюсь пораньше… — попросила Полина.

Через полчаса солнце ударило в стекло, отразилось в маленьком зеркальце на Галкином туалетном столике. Она встала, шмыгнула в кухню и долго мылась там.

— Послушайте, москвич, вставайте! — осторожно тронула она Валентина за плечо.

Он поморгал и открыл большие, мягкие глаза. Когда он оделся, Галка предложила:

— Пойдем позавтракаем в кафе. Честно говоря, мне не хочется возиться.

Не мог же Валентин ей объяснить, что в кармане у него всего семь рублей с копейками! Если ходить по кафе и ресторанам, это не деньги. Он вообще последнее время был на мели, и родная мать, продав в деревне картошку, прислала ему пятьдесят рублей, чтобы он мог долететь до Лангура. Она же ему и намекнула, что на обратный путь пускай уже сестрица Пелагея раскошеливается. А на собственные отпускные Валентин купил перед отъездом фотоаппарат, новые ботинки и прокатился в Домодедово на аэродром в такси. В результате осталось семь рублей…

Валентин зарядил лейку, и когда они с Галкой вышли на залитый солнцем, но еще сырой проспект, он сфотографировал ее рядом с привязанными возле чайханы маленькими, грязными, но очень милыми ишаками.

Потом они сели в этой чайхане у окошка и стали ждать, когда подадут лагман. В окошко была видна Лангурская долина. В ней было очень много солнца, голубого воздуха, красок: янтарных, густо-зеленых, розовых, кровавых… Было не горячее, но налитое теплой спелостью утро — то время, когда все способно радовать.

— Чего-нибудь выпьем? — спросил Валентин.

Им подали какой-то ржавый портвейн. Он совсем не шел к жирному, густому лагману, но они не оставили ничего в бутылке.

— Когда же я Ваську увижу? Часто здесь у вас такие авралы? — опять спросил Валентин. — Может быть, пойдем поищем его на стройке?

— В твоих мокасинах там нечего делать, — сказала Галка. — Да он, наверное, к вечеру вернется. Лучше пойдем я тебе покажу горы. Там теперь сухо.

Они вышли из чайханы и пошли вдоль бетонки. Уже начали пылить машины, с жужжанием поднялся над горой вертолет. Потом вдруг по горной цепи что-то гулко и протяжно перекатилось, и ветер вместе с пылью принес какое-то странное шипение.

— Наверное, взрывают, — объяснила Галка. — Знаешь, за перевалом есть одно интересное место: могила какого-то муллы. Это далеко, но ведь времени у нас навалом.

Они прошли километров пять, все время в гору. У Валентина с непривычки заломило колени. Он взглянул на Галку. Щеки у нее стали красные, как намазанные гранатовым соком, и от пухлых плечей как будто поднимался легкий парок.

— Может, к черту твоего муллу? — осторожно спросил Валентин. — В конце концов мы не правоверные мусульмане…

— Пойдем, пойдем, — переведя дух, сказала Галка. Они пришли туда, где еще лежал снег. В горной впадине стояло необхватное дерево, окруженное глиняным валом. На ветках еще не было зелени, но висели обесцвеченные солнцем и ветром лоскуты материи и стояли пустые глиняные кувшины. А за валом, в сырой, вязкой земле, цвели голубые ирисы. Воздух над впадиной был резкий и свежий, как в мороз. Пахло снегом и одновременно цветами.

— Что же, мулла захватил отличное место, — заметил Валентин.

— Ты не жалеешь, что пошел? — спросила Галка.

Он покачал головой. Ему хотелось дышать и дышать. А Галка принялась рвать цветы.

— Это для Васи, — сказала она. — Представь, он цветы любит.

…Домой они вернулись только к ужину. Полина уже была дома и тревожно их ждала.

— Васеньки-то все нет, — покачала она головой. — Да и мне, Валя, опять уйти ненадолго надо. Я ведь теперь в каптерке работаю, а сейчас рабочих с головного участка привезут. Каски надо выдать, фонари. Гора-то все плывет…

Она ушла, а Валентин и Галка молча сидели над недоеденным компотом.

— В общем, я чувствую, что я не вовремя приехал, — хмуро сказал Валентин.

— Здесь всегда все не вовремя, — нервно отозвалась Галка.

Потом они опять подошли к окошку. Долина молчала. Стройка хоронилась в горах. Там, полосуя фарами темноту, ползали машины, качались над черной пропастью ковши экскаваторов, вычерпывали ползущий кашей грунт. Внизу шумно ворчал Нурхоб, запертый в зубатые скалы. Ворчал, как большой пес, который и ночью не имеет покоя, при любом шорохе ворчит и гремит цепью.

…Полина увидела их в окне, потому что они не потушили в комнате свет. Валентин и Галка целовались.

Это было как наваждение, и Полина невольно загородилась рукой. Когда же снова взглянула — еще ниже запрокинулась Галкина густоволосая голова. Снизу, из темноты, на это было страшно глядеть.

Свою жизнь Полина прожила почти без увлечений и без случайностей. И когда встречалась с чужим грехом, она просто отворачивалась. Но вот сейчас, при виде этих двоих, воровски обнимавших друг друга, ее замутило. Наверное, потому, что в голове у Полины в эту минуту был Вася.

Он вдруг встал перед ней рыжеватым, молчаливым и с детства сильным парнишкой, выросшим под сердитый окрик матери. Этот парнишка, наверное, и не помнил ее, тетку, когда она к нему сюда приехала. Но он уступил ей свою постель, потом отдал и комнату и все время молчаливо оборонял от Галки. Как же она должна его теперь оборонить?..

Две-три минуты нужны были Полине, чтобы все постичь, все заменить в своем сердце. Две-три минуты, пока она неслышно двигалась от того места, где их увидела, до той комнаты, где они притаились. Открыв потихоньку дверь, она вошла в квартиру. Но Валентин и Галка услышали и отскочили друг от друга.