Южный Урал, №4

— Что там у тебя? Говори толком!

— Моя машина с товаром в степи застряла! Будь другом — вытащи! Ничего не пожалею.

Он пригнул к себе Сергея и зашептал ему в ухо, опасливо косясь в глубь кабины, на Клаву. Сергей вначале было ухмыльнулся, потом помрачнел и резко оттолкнул человека:

— Знаю я эти штуки! Пошел к чорту! Не поеду!

Человек всполошился, насильно, через ноги Сергея, втиснулся в кабину, уткнулся подбородком Клаве в колено:

— Барышня, дорогая барышня! Не дайте погибнуть человеку! Товар везу в сельпо! Шоферишко караулит, пьяный вдребезги! Уснет — пропало дело! Тюрьма мне будет!

Кабина быстро заполнилась водочным перегаром. Клава брезгливо поджала ноги, но человек терся лицом о колено, ныл и хныкал:

— Барышня, дорогая барышня! Пособите выбраться! Пропала моя головушка!

Клава обратилась к Сергею:

— Слушай, Сережа, может быть, выдернем? В самом деле, государственное добро... Давай, выдернем?

Она до сих пор не разобралась, правильно ли она поступила, вмешавшись в это дело. Сережа вздохнул, словно гора у него с плеч свалилась, и тотчас согласился:

— Выдернуть недолго, чего там! Ворочаться не хотелось, а выдернуть недолго! Трос у вас там есть?

— Есть, братишка, есть! Минутное дело! Будьте спокойны, барышня!

Человек в дошке мгновенно успокоился, побежал к кузову. Девчата со смехом затащили его к себе, оборвав на его дохе все пуговицы — тяжеловат был завмаг.

Машину выдернули быстро, без большого труда. Она ушла вперед — проминать дорогу, как более грузная, Сергей поехал следом. Скоро они потеряли ее из виду, куда-то свернула...

Вот тут-то все и началось.

Клаву встревожил водочный запах в кабине. Он не только не уменьшался, но как будто бы даже сгущался. Наконец, на одном нырке Сергей привалился к ней вплотную, и горлышко бутылки уперлось ей в бок. Видимо, «братишка» завмаг поблагодарил Сергея за услугу водкой.

— Сережка, да ты пьян?

Сергей благодушно ухмыльнулся:

— Есть такое дело! Я же тебе говорил, что дураком остался — теперь смотри на факте. Водку увидел — не устоял... Выпейте маленько! Да ты, Клава, не беспокойся — до города недалеко, мигом домчу!

Быстро темнело. Девчата постучали в кабину:

— Куда мы едем? Дороги не видно, круглая гора справа осталась...

Сергей остановил машину, вышел, осмотрелся:

— В самом деле чудеса! Круглая — вот она, справа, а надо ей слева быть. Неужто я руки перепутал?

Его окружили девчата и сразу разобрали, в чем дело.

— Налил шары-то и завез нас чорт знает куда!

— Ничего, девки! До дороги я вас вытяну, а там и город недалеко!

Он сел в машину и повел ее напрямик по пашне. Губы у него отвисли, текла слюна, глаза выкатились и уперлись в одну точку.

Противно было смотреть, и Клава отвернулась. Но все-таки он вывел машину к дороге — Круглая гора оказалась слева.

Напряжение для мотора было роковым. Он застучал и скоро заглох.

— Коренной подшипник тю-тю! — сказал Сергей, сел на подножку и вытащил бутылку из кармана.

Началась паника: ночь, мороз, безлюдье, волки, мертвая машина с вьющимся парком над радиаторной пробкой. Девчата ругались, плакали, а больше всего разводили руками. И Клава решилась: кто, если не она, комсомолка, отвечает сейчас за поступки и жизнь этих людей?

Она пинком выбила бутылку у Сергея из рук и встала на подножку:

— Девчата! — что было голосу крикнула она. — Тихо! Без паники! Мы с вами одни, помощников нет! Самим надо выбираться из беды!

Первой утихла и прислушалась Груня Ковшова — полная, круглолицая девушка с совсем белыми, точно соломенными, ресницами. Она согласно закивала головой.

— Верно, мужчинка-то наш, вон он какой, лыка не вяжет...!

— Вот об этом я и говорю. Если врозь спасаться будем, погибнем! До города неизвестно еще сколько километров...

— Две... двенадцать... — икнув, пробормотал уткнувший голову между колен Сергей.

— Ну, неизвестно еще — двенадцать или двадцать, а все равно пойдем пешком... Выгружайтесь!

Кое-кто из девчат заупрямился: не хотелось расставаться с обжитой машиной, тащить на себе нелегкие сундуки. Все еще надеялись, что каким-то чудом машина оживет, пойдет...

— Выгружайтесь и все! Я за вас отвечаю! Не то... Не то Афанасию Ильичу скажу!

Она сама не помнила, как у нее выпорхнула такая смешная угроза: нажаловаться учителю-отцу на непокорных его бывших учениц. Это ли, или что другое повлияло, но девчата выгрузились. Один сундучок с подбитыми к нему вместо полозьев дощечками использовали, как санки, составили на него все остальные, помогли Сергею выпустить воду из радиатора и тронулись.

Клава с рюкзаком за плечами шла впереди, Сергей замыкал колонну.

Через километр Клава оглянулась — Сергея не было.

— Шут с ним, пускай замерзает! — заговорили девчата.

— Нет, придется вернуться! Живой человек! — возразила Клава.

— Мы не можем! Сил больше нет!

Одна-одинешенька, по непроглядной темной дороге, почти ощупью, Клава вернулась к машине. Сергей наполовину заполз в кабину, так и уснул, свеся ноги с подножки.

Он долго молчал, не желая просыпаться. Потом отказался идти, заявив, что машина — добро государственное и от нее он ни за что не уйдет.

Клава вытащила его из кабины, протерла лицо снегом, с великим трудом поставила на ноги.

— Не пойду! Все равно тюрьмы мне мало! Такую машину загубил! — твердил он слезливо, пошатываясь из стороны в сторону, как былинка в поле.

Клава, стыдно признаться, рассвирепела. Она колотила его по груди кулаками, хлестала по щекам, плакала. Чем бы все это кончилось, неизвестно, если бы на помощь не пришла Груня Ковшова. Она не стерпела, что дочь учителя пошла одна спасать пьяного шофера и тронулась ей на выручку.

Сергей научил их снять трамлер, оборвать провода зажигания. Вдвоем они повели его, мотавшегося из стороны в сторону, пытавшегося горланить песни, грузно оседавшего на землю.

На полпути они увидели четырех девчат. Разложив сундуки вдоль обочины, они расселись на них, пригорюнились и уже начали подремывать. Клава направила Груню с Сергеем вперед, а сама начала тормошить девчат.

— Моченьки больше нет! — стонали те. — Посидим, подождем, может, кто поедет — подвезет...

— Глупые вы! Кто вам в ночь поедет по такой дороге? Скорее перемерзнете, чем дождетесь! Пошли, пошли, без всяких разговоров!

К полуночи, медленно почти ползком добрались до города и устроились у каких-то стариков в первой избушке окраины. Впопыхах Клава не заметила, что у нее морозом прихватило кончики пальцев. В теплой избе они отошли, появилась острая, стреляющая боль. О сне нечего было и думать. Клава сидела у стола и стонала, стонала под сочувственный шопот лежавших на печке стариков-хозяев и заливистый храп растянувшихся на полу девчат.