Южный Урал, №4

Горели ярко перед Зимним

Красногвардейские костры.

Их бережливо разжигали

Борцы за правду, за мечту,

И искры залпами взлетали

И уносились в темноту.

Костры угасли на рассвете —

Взошла прекрасная заря.

Но до сих пор по всей планете

Летают искры Октября.

Сегодня, хронику читая,

Мы узнаем октябрьский блеск

В кострах свободного Китая,

В огнях венгерских МТС.

Не раздавить их танкам янки,

Не погасить — хоть лей моря, —

Не потушить в темницах Франко:

Бессмертны искры Октября.

И над землей многоплеменной

Не прекратится их полет,

Пока последний угнетенный

Свои оковы не стряхнет.

На первом Всесоюзном съезде советских писателей А. М. Горький говорил: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд, т. е. человека, организуемого процессами труда, который у нас вооружен всей мощью современной техники, человека, в свою очередь делающего труд более легким, продуктивным, возводя его на степень искусства. Мы должны научиться понимать труд как творчество».

Этой теме посвящена напечатанная в настоящем номере альманаха повесть Вл. Гравишкиса «Обыкновенный день». Герои повести — молодые рабочие, выросшие и сформировавшиеся в обстановке самоотверженного труда послевоенных лет. В повести описываются события одного обыкновенного, будничного рабочего дня молодых уральцев, проникнутых горячим патриотическим стремлением — своим трудом крепить славу и мощь своего социалистического Отечества.

Под утро бульканье воды в батарее водяного отопления усилилось. Казалось, что где-то совсем рядом, у самого изголовья кровати, бежит по камешкам горный ручеек.

Тихое журчание воды напомнило Алеше Звездину голосистые ручьи, стремительно текущие по улицам, яркое, горячее, весеннее солнце. На дворе стоял трескучий мороз. Но от ласкового бульканья воды в радиаторе Алеше было так тепло, приятно и радостно, точно в самом деле уже прошла зима и наступила весна.

Улыбнувшись, он перевернулся на другой бок и уже начал было дремать. Но в комнате возникли новые звуки. Алеша прислушивался сквозь дрему. Из репродуктора доносился мелодичный перезвон. Это были позывные Московской радиостанции. Начиналась шестичасовая передача. Значит, можно еще часок поспать. Он уснул, уверенный, что проснется обязательно во-время...

Через час он действительно проснулся, широким взмахом руки сбросил с себя одеяло. По правде сказать, ему и хотелось поваляться в постели лишнюю минутку. Еще как хотелось! Но он знал, как тяжело будет потом вставать и потому еще в ремесленном училище он взял себе за правило: сразу же сбрасывать одеяло. Голый, небось, спать не будешь!

Встав, он повернул регулятор репродуктора так, чтобы радиопередача была чуть слышной (это чтобы не проснулись ребята), и начал одеваться, внимательно слушая в то же время последние известия. Затем начали передавать урок гимнастики. Алеша, открыв форточку, стал делать зарядку одетым и обутым. Он знал, что нарушает правила радиогимнастики: ею полагалось заниматься в трусах и легкой обуви. Но что делать!.. Экономя время, он оделся до урока гимнастики, во время передачи последних известий. Иначе он не успел бы собраться и добежать до завода к восьми часам. — Ну, ничего, инструктору не видно, — решил Алеша и бросил мальчишески-озорной взгляд на репродуктор.

Покончив с гимнастикой, Алеша закрыл форточку, чтобы не выстудить комнату к подъему ребят, включил чайник и побежал умываться. Когда он вернулся, вода в чайнике уже бурлила и хлопала крышкой. Алеша нарезал колбасу, намазал маслом хлеб и начал завтракать.

Все остальные ребята еще крепко спали.

Саша лежал на спине, закинув руки за голову. Широкие и густые брови были сдвинуты, лоб пересекала морщина, лицо сохраняло сердитое, недовольное выражение. Он, пошевеливая губами, словно произносил какие-то слова.

«Должно быть, рифмы подбирает... Тоже не легкое дело — писать стихи...» — подумал Алеша и вспомнил, как они поспорили вчера с Сашкой. Саша — в который раз! — задумал бросить писать стихи.

— Ну их к чертям, Алеша, — заявил он.

— Зря!

— Ничего не зря! Ты вот сидишь над техникой, — глядишь, польза будет. Завтра, послезавтра у тебя выработка в гору пойдет. Может в самом деле добьешься — тысячу опок вставишь за смену. Это знаешь, что будет? Неслыханный рекорд! Мне Клавка говорила: на московском заводе есть один замечательный формовщик, так и тот больше девятисот за смену не давал. А ты — тысячу дашь! Шуточное дело!

— А стихи твои тут при чем?

— Да ну их, стихи! Рифмуешь, рифмуешь, а толк какой? Только время напрасно пропадает... Может, и я что-нибудь придумал бы, если бы производством занялся...

— Ты стихи не бросай и производством занимайся. И там и тут можно достигнуть результатов...

— Нет, Алеша, не достигнуть! Не такой я человек, чтобы чего-нибудь в жизни достигнуть... — уныло отвечал Саша.

Конечно, он зря говорил, и писать стихи ему не бросить. Но терпения у него маловато, это правда. Чуть только какая-нибудь трудность, как Сашка уже раскисает и готов бросить все дело. Молодой еще, характер не закалился, слабоват, а так хороший человек. Вон он как нашептывает, наверное, целую поэму сочинил. Как встанет, так и начнет записывать, будь здоров!

Алеша перевел глаза на второго своего соседа по комнате — Колю Кострова. Коля спал на боку, плотно прильнув щекой к подушке и подтянув колени к самому подбородку, видимо, замерз. Сползшее одеяло, как водится, лежало на полу рядом с кроватью. Это еще совсем молоденький паренек. Месяц тому назад приехал на завод, окончив ремесленное училище где-то в Сибири. Новая обстановка была для него непривычной и, очевидно, смущала. Поэтому он больше помалкивал, прислушивался да присматривался ко всему, стараясь, видимо, сначала разобраться, что к чему на этом большом заводе. Во всяком случае, молчит он не от глупости, это ясно... Приезжала его мать и рассказывала: в колхозной работе паренек показывал себя смекалистым. Со слезами на глазах она просила:

— Присмотри, Алексей, за сынком, не допускай до баловства...

Счастливый Колька! Есть кому за него попросить. Мать заботится, отец, поди, в своем колхозе тоже думу о сыне думает...

Алеша тяжело вздохнул. А вот о нем попросить некому, хлопотать никто не будет. Один, как былинка в поле, — сирота...

Теплое чувство заботы о товарище охватило Алешу. Он подобрал с пола одеяло, заботливо укрыл им Колю, подоткнув со всех сторон. Коля на секунду приоткрыл глаза, взглянул на Алешу, благодарно улыбнулся. Его рука шевельнулась, было, потянулась к Алеше, но так и замерла на полпути: уснул.