Каменный Пояс, 1982

— Ружьишко ты сам обещал. Помнишь, обещал? Что, иль, может, напомнить тебе? — истерично выкрикнул Гарькавый, как клоп, наливаясь красной злобой. — Я напомню! Прижало тебя, киношник, так и уравнялись сразу. Олежком зовешь! А подарок от души сделать Олег Палычу — снова в кусты? Стыдно, киношник? То-то же!

«Молчать с ним, пристрелит...» — приказал себе Илькин. Но когда Гарькавый потянулся, к кофру с кинокамерой, Илькин прохрипел:

— Не трожь, Олег. Бесполезен он тебе, не продать. Не трожь.

— Дурочка! — ласково и нагло оборвал его Гарькавый. — И до порога с ним не доползешь, медвежатник... А я тебе по дороге панорамок с первым снежком накручу. Для тебя же стараюсь! — с надрывом выкрикнул Гарькавый, но Костик его уже не слышал. Только на перекошенном злобой лице с челочкой беззвучно и плавно, как бы в замедленной киносъемке, сокращался черный рот.

Придя в сознание, Илькин сразу оценил изменившийся свет: окно полностью залепило снегом.

— Очухался? Дров я тебе заготовил. Вон под нарами забил все. Хватит дров. Ну, лады, что иль? Давай, киношник... Нет здесь больше Олега Павловича Гарькавого!

Снег засыпал тайгу четыре дня: разводьями влаги проступал на мореных временем брусьях потолка, порывом осатаневшего ветра вметывался через щель меж бревнами над головой Костика. Сырые крупные снежинки отчужденно касались горячего лба.

В один из дней за раму облепленного снегом окна уцепилась птица, кажется ворона. Клювом пробарабанила лунку чистого стекла. Костик увидал обезумевшую реку: черная вода слизывала пухлые сугробы возле самого окна.

На шестой день вместо зловещего гула подступающей реки Костик услышал благородно-грустную мелодию полонеза Огинского. Костик встал, подмел в избе пол, сварил последний пакетик супа, даже похлебал, но музыка в ушах не исчезла.

На девятый день в печальную мелодию вплелся рокот вертолета. Двое пришельцев с неба — точь-в-точь лютые белые медведи! — пытались Костика сначала раздеть, потом сгребли беднягу, унесли в свой корабль.

Черно-пенной гадюкой опоясала река спичечный коробок зимовья с слабеющим дымком над крышей. Однако восхитительный кадр портит торчащее в центре иллюминатора колесо шасси.

С досадой за упущенный кадр к Илькину вернулось и ясное сознание.

— Узнали обо мне как? — вяло спросил он человека в белом халате и унтах, не спускающего с него глаз.

— Друг твой сообщил. Прохоров.

— А-а... а... Гриня... Руки у него. Как он там?

— Хах-ха... нашел о чьем здоровье тужить. Из пушки такого быка не свалишь.

Цену правде человек в белом халате и унтах знал, потому и солгал с легким сердцем.

Сегодня утром монтажники, проверяющие ЛЭП после снегопадов, подобрали Прохорова возле самой Слюдянки. Хирург покалывал иголочкой его руки, с надеждой спрашивая после каждого укола: «Здесь боль чувствуешь? А здесь?» — Гриня отрицательно мотал головой и твердил-твердил хирургу о попавшем в беду Костике.

Болезненно обостренной интуицией Костик понял, что его обманывают. Прильнул к иллюминатору. Сквозь толщу голубоватого воздуха ему показалось, разглядел фигурку Гарькавого. Гарькавый бессильно барахтался в снежном кармане меж рваных складок гор. Потом в руках его возникла скрипка, вместо дождевика — фрак, и вдогонку пролетавшему мимо вертолету понеслись тоскливые звуки полонеза...

Выписка из материалов Слюдянской прокуратуры.

«20 сентября в урочище реки Сухокаменки охотником Ургуевым обнаружены останки съеденного медведем мужчины. При погибшем обнаружен паспорт, выданный Слюдянским РОВД на Олега Павловича Гарькавого, 1935 года рождения. На месте происшествия найдено исковерканное зверем ружье двенадцатого калибра — заводской номер 3465823, а на ветвях дерева — тридцатипятимиллиметровый киноаппарат марки «Конвас» — заводской номер 829461.

Экспертиза установила следующее. Мужчина и шатун заметили друг друга примерно метров с восьмидесяти. Мужчина начал снимать медведя. Затем три раза пытался стрелять: на капсюле патрона тройной след бойка. Так как патрон отсырел, все три раза произошла осечка. Очевидно, понимая, что от шатуна ему все равно не уйти, мужчина снимал медведя до самого момента гибели. Как сообщили с Новосибирской киностудии, куда отсылалась пленка для проявки, последние кадры на пленке — оскаленная пасть медведя. Не потерявший самообладания погибающий успел закинуть «Конвас» на дерево. С целью выяснения принадлежности киноаппарата киностудиям страны разосланы запросы...»

Из разговоров в буфете киностудии.

— Поймите меня правильно, коллега. При всем личном уважении к Илькину и тому погибшему чудаку я не смогу эти кадры вставить. Согласен: пленка от сырости не пострадала, прекрасное стояние камеры, великолепный насыщенный цвет, простор в кадре — все именно так, как вы говорите. Но у эпизода должно быть начало, должен быть красивый выход из эпизода. В слюнявую пасть с метра зритель просто не поверит. Нас же с вами потом и упрекнут: сняли на планере циркового медведя. Поймите, фильм рекламный, зрителю нужна правда жизни! Не так ли, коллега?

ЧЕЛЯБИНСК: ИМЕНИ МУСЫ ДЖАЛИЛЯ

Двадцать лет при Челябинской городской татаро-башкирской библиотеке работает литературное объединение имени Мусы Джалиля, Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии. В него со своими стихами и рассказами приходят рабочие, инженеры, служащие, молодые люди и люди пенсионного возраста. Их объединяет любовь к родному слову.

Осенью 1981 года литературная общественность Татарии и Башкирии, общественность всей страны отметили 150-летие поэта-просветителя Акмуллы. В Миассе, где похоронен поэт и открыт памятник ему, побывала группа ученых и писателей Башкирии. Вместе с гостями выступили со своими стихами на вечере поэзии во Дворце культуры автозавода и члены литобъединения.

В год 60-летия образования СССР в Челябинской области проведена неделя литературы и искусства с участием ведущих литераторов Татарской и Башкирской республик. Все это — свидетельство великой дружбы народов, осуществления в нашей стране ленинской национальной политики.

♦

ИСПЫТАНИЕ

В печах, где не смолкает клокотанье,

Железо закаляется огнем.

Затем металл проходит испытанье

На твердость, на разрыв и на излом...

В любви и в гневе,

в счастье и страданье

И на чужбине,

и в краю родном —

И человек проходит испытанье.

На твердость,

на разрыв

и на излом...

Перевод В. Миронова