Вера Дорофеева - Истории без любви

Во втором часу ночи, когда в соседний парк начали один за другим возвращаться троллейбусы, все было готово. Сахарнов и Кучук-Яценко еще раз осмотрели машину. Василий Алексеевич зачем-то постучал костяшками пальцев по корпусу. На мгновение на площадке стало так тихо, что было слышно, как за забором, в троллейбусном парке переговариваются водители.

Василий стоял в плотной группе сборщиков, которая обступила Сахарнова, Кучука-Яценко и Асаянца. Хотелось узнать, что же в конце концов получилось? Действительно ли окончилась стремительная, напряженнейшая полоса в их жизни? Так ли уж грандиозна эта машина, которая задолго до своего рождения, еще в чертежах, породила множество разговоров, заставила их отдать столько сил?

По всем расчетам, по всем законам логики машина должна была работать, сваривать трубы. Но проклятое «а вдруг?»! Сколько раз так было с другими машинами, прежде! И Асаянц, и Сахарнов, и Кучук-Яценко, и многие сборщики знали это по собственному опыту. У Василия такого опыта еще не было. Может, поэтому Кучук вдруг оглянулся и кивнул Загадарчуку, чтобы подошел.

— Какая рука у тебя, Василий Федосеевич? Легкая?

— Не знаю... А что?

— Известен ли тебе закон игры: новичкам всегда везет?

— Что-то такое слышал.

— Давай готовься. Это твоя первая машина, тебе и запалить дугу.

— Мне?

— Тебе, тебе. Ты же у нас жених некоторым образом...

— Я спрашиваю вас, Василий Федосеевич, — голос регистраторши звенел металлом и решительностью, — согласны ли вы, чтобы Надежда Николаевна стала вашей женой?

— Да, — ответил Загадарчук. И тотчас же ослепительная вспышка блица ударила по его покрасневшим глазам.

Загсовский фотограф по сигналу отца начал делать снимки. И этот всплеск безжалостного, безжизненного света вновь вернул его мыслями туда, на несколько часов назад, на площадку.

Он только мельком взглянул на часы. Было два ночи. Где-то там, за серыми коробками зданий с потухшими глазницами окон, за плотной листвой днепровских парков уже начинало светлеть небо, пробивая дорогу новому дню. Город спал. И предутренний сон его был, наверное, самым чутким. Но об этом Василий подумал через минуту, когда сначала заворчал, словно просыпаясь, движок походной электростанции, подключенный к машине, а потом загудел, набирая обороты. И этот медный бас уже подхватили ущелья окрестных улиц, усиливая его многократно. В окнах ближних домов тревожно вспыхнули люстры.

Стрелка на панели пошла вправо. Машина приняла ток. Василий оглянулся на стоящего рядом Кучука-Яценко. Тот нетерпеливо, словно подбадривая, слегка толкнул в спину: «Ну не тяни же! Давай!» Загадарчук нажал левую кнопку на панели управления, дал энергию ходовой части. И направляющие валики, еще секунду назад безжизненно сложенные, вдруг разошлись и словно уперлись в края массивного жерла, начали вращаться, втягивая за собой огромную тушу машины в черное, будто орудийный ствол, чрево трубы.

Сначала Василий даже испугался: в уверенный басовитый вой двигателя вдруг вплелся какой-то иной, незнакомый, скрежещущий холодный звук. Он с тревогой посмотрел в сторону электростанции. Но механик лишь удовлетворенно кивнул и показал большой палец. И тогда Загадарчук понял: это был скрежет ползущей вперед работающей машины, многократно усиленный стальной трубой. Машина упрямо двигалась, будто вплывая в трубу. Уже скрылась головная часть, уже вполз наполовину отсек с двигателем, прикрытым кожухом с круглыми отверстиями-иллюминаторами. Секунды, и к краю трубы подошло сварочное устройство. Машина остановилась. Наступало главное...

Почти не глядя, словно проделывал это неоднократно, Василий нажал среднюю кнопку на панели управления. И тогда поднялись «башмаки» — литые бруски сверхпрочного металла, отжатые гидравликой, уперлись в кромки жерла основной трубы и ее небольшого кольца — отрезка (обичайки), выровняли их, отцентровали, плотно сдвинули вместе — край в край.

— Всем отойти! — вдруг зычно скомандовал Кучук-Яценко и за плечи оттащил от машины подальше под навес Сахарнова. Василий нажал единственную красную кнопку на панели.

Пуск! И тотчас же ослепительный белый свет полыхнул на площадке, высветив лица людей, обнажив кучу металлолома в дальнем углу заводского двора и стертые покрышки стоящего у стены грузовика, ударил по незащищенным глазам. Рев двигателя слился с надсадным, берущим за душу визгом сдавливаемого размягченного металла. Пахнуло страшным жаром, и фонтан обжигающих брызг разлетелся во все стороны от того места, где между трубой и обичайкой вдруг вспух сначала желто-белый, а потом рубиновый рубец.

Василий нажал последнюю кнопку. Машина смолкла. Он кивнул механику. Тот заглушил дизель электростанции. И в затухающем ворчании движка на всех, кто был на площадке, вдруг надвинулась тишина — пронзительная, опустошающая. Несколько секунд все молчали. А потом с ликующими криками бросились друг к другу. С кем-то целовался Асаянц, кто-то от всей души, с размаха шлепал по плечу, кто-то обнял, приподнял и закружил Сахарнова, кто-то до боли, так что хрустели суставы, жал руку Кучуку-Яценко и кричал: «Сила!» А один молодой сборщик вспрыгнул на трубу и отплясывал классическую «цыганочку».

Затем все, кто был на площадке, кинулись качать авторов. Сперва качали Кучука-Яценко. Улыбающийся, он взлетал над толпой, придерживая полы пиджака, чтобы не растерять содержимое карманов. Потом подхватили Василия. Когда он, растерянный, ощутил под собой землю и огляделся, то увидел, как восторженные сборщики вытаскивали из-под навеса упирающегося Сахарнова.

В это время на слесарном верстаке вдруг ожил телефонный аппарат, о котором все забыли. Звонок его был резким.

Все смолкли. Асаянц, раздвинув толпу, подошел к телефону, снял трубку.

— Директор завода слушает.

Всем, кто сгрудился вокруг верстака, отчетливо был слышен растерянный голос дежурного по заводу: «Григорий Багратович, вас требуют к телефону».

— Переключите на сборочную площадку.

В трубке что-то затрещало, а затем возник разгневанный голос: «Алло! Алло! С кем я говорю?»

— У аппарата директор опытного завода Асаянц.

— Что у вас там происходит? Вы что, в космос лететь собрались? Почему не даете людям спать? Безобразие, всю округу подняли с постелей!

— Простите, кто это?

Прозвучала известная в городе фамилия...

— Извините, у нас проба новой машины.

— Ну и что? Дня вам мало, что ли? Я уважаю академика Патона. Но ни ему, ни его сотрудникам никто не дал права среди ночи поднимать людей. А эти дикарские крики, вопли! Вы хоть посмотрели, что вокруг вас делается? Я непременно буду жаловаться!

На другом конце собеседник швырнул трубку. И тотчас в мембране запели торопливые гудки отбоя. Только тут все огляделись вокруг. На это стоило посмотреть! Окна, балконные двери окрестных домов были распахнуты настежь. Люди, поднятые с постелей: мужчины в майках и пижамах, женщины в наспех наброшенных халатиках, — с недоумением взирали на сборочную площадку завода.