Вера Дорофеева - Истории без любви

А что спрашивать, когда сорок минут тебе с трибуны рассказывали, что Волга впадает в Каспийское море?

— Значит, вопросов нет? Такой исчерпывающий доклад, что всем все ясно... — Патон уже стоял за председательским местом, засунув руки в карманы пиджака, точно они озябли. — Тогда у меня вопрос: какие вы можете назвать новые идеи, которые были выдвинуты в институтах отделения?

Докладчик, повернувшись к президенту, промакнул белоснежным платком вспотевший лоб. Готовясь к отчету, он ждал подобных вопросов, и все же...

— Вы спрашиваете о новых направлениях?

— Нет, об идеях.

— Сначала необходимо определить, что понимать под термином «идея».

При этих словах губы президента на мгновение сжались. Потом саркастическая улыбка появилась на лице.

— Вы начали доклад с почти классической цитаты об идеях, по-моему, правильно определив суть этого понятия. Зачем же нам еще раз возвращаться к сказанному? Экономнее ответить, какие есть новые идеи.

Вот оно, откровенное желание уйти от прямого, четкого вопроса, потому что ответить нечего. Ну что ж, посмотрим, как он вывернется.

Докладчик вновь упорно побежал по кругу. Он уверенно заговорил о том, что да, идеи, в общем-то, есть. Вот, например, в одном из институтов отделения коэффициент полезного действия — они подсчитывали — тридцать пять процентов. Уже есть и практический результат. Голос докладчика вновь зазвучал уверенно, и круглые фразы опять покатились в зал, усыпляя собравшихся. Патон продолжал стоять, согласно кивая. Докладчик кончил и, как школьник у доски, перевел дух: кажется, пронесло. Президент понимающе усмехнулся, и в третий раз последовал слегка переиначенный все тот же вопрос:

— Тридцать пять процентов КПД — это констатация факта, а не идея. Хотя бы в этом институте есть новые идеи?.. Что? Не можете точно ответить?.. Значит, нет. По первому вопросу все ясно.

Докладчик потерянно молчал. Кое-кто в зале усмехнулся, кое-кто сидел, опустив глаза. Борис Евгеньевич мгновение помолчал, наклонив голову, и вновь с интересом посмотрел на докладчика.

— Вот вы говорили об организации науки. Какие комплексные проблемы решает ваше отделение совместно с другими?

Вопрос открывал если и не путь к организованному отступлению, то хотя бы лазейку, чтобы уйти с трибуны с достоинством. Поняли это и сидящие в зале, и сам докладчик. Он торопливо заговорил, что уже упоминал в своем сообщении о важности подобных исследований, но регламент не позволил на них остановиться...

— Вот и остановитесь. Это ведь может быть основным для вашего отделения.

И пока докладчик подробно рассказывал о совместной работе над одной из комплексных проблем, президент опустился на стул и оглядел зал: слушает ли кто-нибудь? Большинство — нет. То, о чем он говорит, утратило новизну, хотя пока еще и несет в себе заряд актуальности. Это — рабочие будни. А что завтра? На чем должны быть сконцентрированы усилия ученых в будущем? Что станет для них основным на новом отрезке их жизни? Бесполезно ждать ответа на эти вопросы. Человек живет на вчерашний капитал... Но обидно. Обидно за настоящих ученых, на пути которых стоит этот докладчик. Он — «во главе», но для науки его нет.

А подлинные ученые...

Шла очередная сессия отделения физико-технических проблем материаловедения Академии наук УССР. Сообщения академика Арсения Мартыновича Макары все ждали с особым интересом. О его новой работе среди ученых говорилось уже немало.

Перед началом заседания Патон встретил Макару в коридоре. Обычно добродушно-невозмутимый, тот почему- то очень волновался. Борис Евгеньевич с горечью увидел, что старый товарищ изменился. Только голос остался прежним: рокочущий бас, который вернул Патона в зиму 1943 года, в Нижний Тагил. Там они начинали свою первую совместную работу. Это было первое серьезное исследование Бориса Евгеньевича.

В общих чертах ученые тогда знали, что происходит при соприкосновении электрода с металлом при сварке под флюсом. Но только в общих чертах. Глубокого осмысления процесса еще не было. Решить проблему взялись они с Арсением Макарой. От основных обязанностей — налаживать сварочные автоматы на танковом конвейере — их никто не освобождал. Поэтому вели исследования большей частью по ночам...

Выпросив в лаборатории железной дороги — на одну ночь — осциллограф, привезли его в институт на детских саночках. Затем Макара как-то узнал, что в Свердловске есть прибор и стоит пока без дела. С эшелоном танков, идущих на фронт, добрались туда. Молодые офицеры-танкисты подарили им несколько банок свиной тушенки. Эти банки («второй фронт»!) и сыграли решающую роль в деле с осциллографом, в переговорах с завхозом чужого института...

Сколько сил потратили, чтобы привезти прибор в Нижний Тагил! Надо ведь было сесть в поезд еще до того, как состав подадут к перрону и его начнут штурмовать толпы людей. Больше тридцати лет прошло, а он так и видит Макару в вагоне, рвущего в крике могучий голос: «Нельзя! Научный груз! Осади назад!»

...Докладывая на президиуме, Макара взял указку, чтобы прокомментировать графики. Зал заинтересованно молчал. И тут Патон, а потом и сотрудники Макары увидели, что указка уперлась не в ту диаграмму. На какую- то секунду Арсений Мартынович напрягся и вдруг, прошептав: «Простите, мне что-то нехорошо...», — начал медленно оседать на пол. Его подхватили.

Реанимационная машина примчалась на Владимирскую улицу через несколько минут. Но все равно — поздно...

Арсению Мартыновичу Макаре было всего пятьдесят девять лет.

...Патон заставляет себя вслушаться в слова докладчика. Тот, наконец, произнес нечто дельное: необходим отдел, объединяющий ученых разных направлений. Правильно.

Все оживились.

Докладчик кончил.

Президент поднимается, и новый вопрос, как снаряд, несется к трибуне.

— Ну что ж, вы довольно подробно рассказали нам о решении одной комплексной проблемы. Повторяю, одной. А еще?

И вновь томительная тишина повисает в зале. Выждав несколько минут, президент продолжает:

— Скажите, а вас удовлетворяет работа института? — Патон называет один из научных центров, представители которого сидят в зале. — Так что же им передать?

Последние шутливые слова Патона разряжают напряженную атмосферу. Улыбается докладчик, смеются члены президиума, где-то в задних рядах хохочет в голос молодой кандидат наук из этого института, впервые приглашенный на заседание президиума и еще не привыкший к несколько сдержанному настрою таких высоких собраний. И эта непосредственная реакция молодого ученого на шутку президента вызывает новую волну смеха.

Веселое настроение еще медленно растворяется, словно изморозь, оседая на стенах чинного зала, а Борис Евгеньевич, как опытный боец, уже вновь собран, серьезен, готов к борьбе. И голос его опять звучит веско и настойчиво: