Вера Дорофеева - Истории без любви

Для чего понадобился академику столь напряженный режим работы целого отдела? Что лежало в основе подобной гонки?

Назаренко отвечает одним словом — «предвидение». Уже вошло в сознание человечества русское слово «спутник». Уже фотографии симпатичной дворняги Лайки обошли первые полосы всех газет мира. И в подмосковном небе отрабатывал действия в невесомости вместе со своими товарищами старший лейтенант авиации Юрий Гагарин. Надвигалась эпоха космических исследований, и наиболее прозорливые уже чувствовали ее дыхание. Но до полета «Союза-6», когда была проведена сварка в космосе, еще оставалось целое десятилетие. Академик и сам не знал точно, когда свершится этот первый в истории сварки эксперимент. Но если бы знал, то ответил бы так: «До полета «Союза-6» остается всего десять лет».

Назаренко впервые столкнулся с большим планомерным исследовательским поиском, принял в нем деятельное участие и увидел, ощутил то, о чем столько раз читал, что было предметом постоянных споров в студенческой компании, — интуицию ученого, опережающую время и возможности техники.

Молодой исследователь неожиданно для самого себя оказался противником этого предвидения. Академик поставил перед ним задачу: с помощью электроннолучевой пушки попытаться произвести сварку в атмосфере.

В книгах Станислава Лема, которыми тогда зачитывалась молодежь патоновского центра, автоматы сшивали в космосе огромные межпланетные станции. Но одно дело читать об этом в научно-фантастических романах, а другое — воплощать эту мечту не завтра, а сегодня же, сию минуту, в реальный металл.

Тогда Назаренко возразил академику, что сварка вне вакуума невозможна. Пучок электронов рассеется, и не имеет смысла даже пробовать. Научный сотрудник был специалистом в этой области, академик — нет, и в трудном длительном разговоре верх тогда одержал он, Назаренко. Но эта победа оказалась и поражением. Потому что знание одной узкой области заслонило перед Олегом перспективу...

Он даже написал статью об этом, в которой очень убедительно все обосновал. Статья была встречена специалистами доброжелательно. Научных противников у Патона было достаточно.

Казалось бы, можно бить отбой. Но Патон предложил продолжать исследования. В непрерывных прикидках, расчетах прошел год. Назаренко был убежден в своей правоте. Миновал второй год, начался третий. В залах третьего корпуса, где расположилась лаборатория электроннолучевой технологии, уже появились вакуумные камеры с толстенными темно-синими бронестеклами. Началось опробование аппаратуры, и Назаренко... усомнился в своей правоте.

Нет, пучок, как он и предполагал, рассеивался, и все попытки собрать его, заставить вытянуться в нужный высокотемпературный шнур пока что кончались провалом. Все было теоретически правильно, «по науке». Но у самого Назаренко не было уже такой непоколебимой уверенности. Может быть, в этом была повинна настойчивость научного руководителя. А скорее всего, как это бывает в процессе длительного и упорного поиска, у подлинного исследователя появляется свое, особое видение проблемы, которое не укладывается в прокрустово ложе существующих представлений.

Прошло пять лет с первого разговора между Патоном и Назаренко в кабинете академика. Назаренко потерпел поражение и одержал победу. Потому что на столе у него лежали образцы, сваренные, вопреки предположениям, с помощью электроннолучевой пушки в атмосфере инертных газов. Прежде чем показать их директору, он сам проглядел последний шов под микроскопом. Патон мог торжествовать и делать оргвыводы...

Но торжества не было, а оргвыводы оказались самыми неожиданными. Нет, он не напомнил Назаренко об их споре. Это было для директора уже глубоким прошлым. Патона же интересует только будущее. Поэтому он и предложил подумать, как поместить электроннолучевую пушку внутрь камеры и сделать ее подвижной...

В первом эксперименте в камере находилась только мишень, которую приходилось с помощью хитроумных приспособлений поворачивать под неподвижным лучом. А Патон потребовал свободы маневра. Это вынуждало начинать почти все сначала. Прежде всего надо было думать об уменьшении габаритов пушки. А значит — заново рассчитывать систему и практически полностью менять всю технологию изготовления.

Назаренко показалось тогда, что академик перечеркивает все сделанное им с таким трудом, и бросился в бой. Главным его аргументом был вопрос: «Зачем?» Целесообразно ли перечеркивать достигнутое и начинать практически вновь? И что, наконец, даст подвижность пушки? Свободу маневра. Но зачем она, если уже сегодня они могут повернуть мишень в камере, как им надо?

Борис Евгеньевич сочувственно выслушал горячую и длинную тираду сотрудника. Патон вообще умеет слушать людей с видом, располагающим к горячим выступлениям. Но когда Назаренко произнес: «И потом, какое значение здесь имеют для нас габариты?» — ответил неторопливо, чуть растягивая слова: «Здесь, на земле, никакого. Но вот в космосе...»

Патон еще не знал, какие очертания примет установка для эксперимента на орбите. Но идея уже владела им, и он подготавливал непосредственных исполнителей для ее претворения.

Так Назаренко потерпел второе поражение, которое тоже в итоге обернулось победой. Были у него и в дальнейшем споры с академиком. Иногда оказывалось, что Назаренко в отдельных вопросах прав. Но окончательный счет в этих спорах был в пользу Бориса Евгеньевича. Только теперь, если идея Патона на первых порах не срабатывала и он хмурый уходил из лаборатории, Назаренко говорил: «Борис Евгеньевич, а в этом что-то есть. Будем пробовать».

Десять лет назад первокурсник Женя Дейнеко, сын путевого обходчика с маленького разъезда под Житомиром, в огромной аудитории Киевского политехнического института слушал вводную лекцию. Тогда, еле сдерживая ликующее волнение: еще бы — студент прославленного вуза! он вбирал, впитывал в себя слова о трудностях на пути к званию инженера. Он еще не до конца понимал смысл таких выражений, как «преемственность технических традиций», «бережное отношение к творческому поиску», «широкий подход к исследуемой проблеме»... Евгений лишь запоминал все это, чтобы потом, не сразу, а основательно, как был приучен отцом, разобраться, постичь скрытый смысл сказанного. Первокурсникам предстояло одолеть пирамиду премудрости, сложенную лучшими представителями инженерной мысли за многие десятилетия. Это была прекрасная задача, и мир казался светлым. За годы учебы, в потоке зачетов и экзаменов, курсовых проектов и лабораторных работ, во время практики на заводе и в студенческих стройотрядах сверхзадача приобрела налет обыденности. Евгений отлично учился, получал именную стипендию, участвовал в работе студенческого научного общества...