Семен Бытовой - Поезд пришел на Тумнин

В самом деле, чего еще надо? Что он ответит, если ему зададут такой вопрос в райкоме партии? Ведь могут же задать.

— Эх, забыл поговорить об этом с Николаем Павловичем! — с сожалением и тревогой одновременно подумал он.

Михаил Петрович долго стоял на берегу реки, скованной льдом и покрытой снегом. Снег так сверкал под луной, что становилось больно глазам. Ветер качал деревья на склонах сопок, и с ветвей осыпалась серебристая пыль. Он увидел Николая Павловича вдали. Учитель шел в сельский совет. Михаил Петрович, надвинув плотнее шапку, быстро зашагал туда же. Снег сухо поскрипывал под мягкими подошвами его пушистых оленьих унтов.

...Конспект доклада, подготовленный Николаем Павловичем для Намунки, состоял из множества картинок, нарисованных тушью. Против каждой картинки стояли большие цифры. Скажем, на картинке изображен ороч с ружьем за плечами — против него цифра 85, что это означает? Это означает, что в стойбище именно такое количество охотников, промышляющих зверя, — 85. На картинке нарисована орочка в национальном халате, цифра 100 рядом с ней означает, что по записям сельсовета в стойбище проживает сто женщин.

Рисунков было много. Изображались на них дети, дома, школа, олени, собачьи упряжки. И рядом с каждым рисунком стояла та или иная цифра.

Кроме того, Николай Павлович долго беседовал с председателем о том, что нужно будет сказать в добавление к рисункам.

— Ну, все запомнили? — спрашивал Сидоров. — Может быть, повторите?

Михаил Петрович, ничуть не смущаясь, с серьезным видом повторял. Когда он при этом в чем-либо ошибался, Николай Павлович подсказывал ему. И так несколько раз подряд, точь-в-точь, как на уроке ликбеза.

Рисунки, как это требовалось к докладу, располагались в определенном порядке. Михаил Петрович сложил их в папку с завязками и спрятал в портфель, который Николай Павлович захватил из дому специально для Намунки.

— В добрый час, Михаил Петрович, — напутствовал его учитель, когда все было готово. — Потеплей оденьтесь, ветер холодный.

Намунка не ответил. Он держал обеими руками портфель, не сводя восхищенных глаз с Сидорова.

В городе Михаила Петровича Намунку сразу же устроили в общежитие, в небольшой комнате на двоих, дали талоны в столовую. Вечером за ним пришел работник райкома, и вместе они отправились на заседание. Ждать своей очереди Михаилу Петровичу пришлось, однако, долго. Перед ним выступили еще два докладчика. Когда же вызвали его, он перешел к столу, внимательно осмотрел присутствующих; встретив ободряющий взгляд секретаря райкома, который сидел за другим столом, Намунка принял деловой вид, приосанился, достал из портфеля папку и, как это делали до него другие ораторы, разложил перед собой свои бумаги.

Прежде чем приступить к докладу, он поблагодарил партию и советскую власть за отеческую заботу о маленьком лесном народе и передал привет райкому от всех жителей стойбища.

Потом взял бумагу с картинками и, держа ее прямо перед собой в вытянутых руках, стал докладывать:

— Однако мужчин в Уське сто и еще десять. Женщин — сто. Детишек, конечно, восемьдесят. Домов тридцать. Школа-интернат одна. Больница тоже одна. Оленей, наверно, семьдесят. Да собачек ездовых восемьдесят пять.

Он рассказывал о том, как живут сейчас орочи. Говорил о работе охотничьих и рыболовецких бригад. Перебирая все новые и новые картинки, сообщал, сколько было сдано пушнины и рыбы государству.

— О передовых людях скажите, — попросил секретарь райкома, — о новой жизни.

— Можно, конечно. — Намунка отыскал еще несколько картинок.

Он назвал по имени и отчеству многих активистов-орочей, хорошо работающих среди населения. Не забыл доложить о ликбезе, о вечерах, которые учитель устраивал в школе.

Почти сорок минут говорил он и очень удивлялся тому вниманию, с каким все слушали его. Разве такая интересная жизнь в нашей Уське-Орочской?

— Что еще надо? Что не хватает? — произнес он, заглядывая в картинки. — Нужна новая школа на семь классов, клуб, однако, тоже нужен. Почту тоже. Да еще лошадей — тогда можно туда-сюда ездить. И еще десять домов надо построить. Многие орочи из Коппи и Тумнина хотят в Уське жить.

Он заметил, что при этих словах секретарь райкома утвердительно качал головой и записывал что-то в своей тетрадке.

— Спасибо! Орочи хорошо живут! — заключил Михаил Петрович, собирая в папку бумаги с картинками.

Намунка сел на место и от волнения схватился за неизменную трубку, но в кабинете никто не курил, и, пересилив себя, он запрятал трубку подальше в карман.

— Новым учителем народ доволен? — спросил секретарь райкома.

Намунка вскочил со стула, хлопнул себя ладонью по лбу: как же это он ничего не сказал о Николае Павловиче! Но картинку такую ему учитель не нарисовал.

— Хороший человек Николай Павлович. Много добра орочам делает. Спасибо большое тоже!

Он с тревогой подумал, что сейчас могут спросить его, когда он успел так хорошо выучиться грамоте. От волнения ему вдруг стало жарко и на лбу выступил пот. Намунка очень боялся, что тайна доклада раскроется, и тогда начнут ругать и его и Николая Павловича. Но секретарь райкома сказал совсем другое.

— Чувствуется работа товарища Сидорова! Чувствуется! Только мало мы ему помогаем.

Обсуждение доклада затянулось до позднего вечера. Все, что Намунка просил для стойбища, записали в решении.

Прощаясь с Михаилом Петровичем, секретарь райкома говорил:

— Хорошо доложили. Просто и хорошо. Настоящий руководитель. Нужно добиться, чтобы все орочи стали культурными, сознательными.

— Приезжайте в Уську! — пригласил Намунка секретаря райкома. — В тайгу пойдем. Много чего посмотреть можно.

Он возвращался в общежитие один, радостный, и курил трубку, без которой истомился на заседании. В порту горели огни. С моря дул холодный, резкий ветер. С туманного неба падали снежинки, и ветер, подхватывая на лету, кружил их в морозном воздухе. Намунка шел и думал, все ли он сказал, не упустил ли чего-нибудь. Может, все-таки нужно было сказать о картинках, которые нарисовал Николай Павлович. Плохо, конечно, что приходится пока говорить по картинкам! Но ничего. Еще две зимы — и он научится как следует читать и писать.

Намунка вспомнил, как однажды учитель сравнивал неграмотного человека с охотником, у которого нет ружья. Правильно, конечно! Без грамоты человек слабый. С грамотой — сильный.

Он вспоминал свою жизнь. Год за годом перебирал ее в памяти и с сожалением думал, что слишком рано родился на свет. Только теперь, при советской власти, перед орочами открылась большая дорога к счастливой жизни. Да что горевать! Еще крепкие у него ноги и зорок глаз. Еще поживет он, поработает, порадуется успехам родного народа! И Михаил Петрович быстрее зашагал вдоль широкой улицы, гордо подняв голову и не чувствуя, как холодный морской ветер хлещет в лицо.